Раздвоенность сверхдержавы 0 Мир никогда не любил Америку так сильно, как об этом думают американцы. Возьмем эпоху Эйзенхауэра, которую сегодня рисуют в розовых тонах. Толпы латиноамериканцев забрасывали камнями автомобильный кортеж вице-президента Ричарда Никсона с криками: «Вон отсюда, собака! Мы не забудем Гватемалу!» Возмущенные японские студенты протестовали против американского «империализма», вынудив президента Дуайта Эйзенхауэра отменить свой визит «доброй воли» в Токио, и Айк потом долго жалел о том, что не смог найти способ заставить людей из других стран «любить нас, а не ненавидеть». В конце 1960-х и в 1980-х годах европейская молодежь выходила на демонстрации миллионными толпами, протестуя против внешней политики США. Даже в 1990-е годы, когда у власти находился Билл Клинтон и Эл Гор, французский министр иностранных дел осуждал американскую «гипердержаву», а ведущий мыслитель Сэмюэл Хантингтон (Samuel P. Huntington) писал об «одинокой сверхдержаве», которую ненавидит весь мир за ее «навязчивое, интервенционистское, эксплуататорское, высокомерное, гегемонистское и лицемерное» поведение.
Да, на протяжении всей холодной войны мир в большинстве своем смотрел американские фильмы и приходил в восторг от Жаклин Кеннеди; но он также видел сегрегацию, бедность, бунты, политические убийства, необузданный капитализм, Вьетнам и Уотергейт. Люди качали головами и указывали пальцами на страну, которая умудрилась избрать в президенты ковбоя и актера из второразрядных фильмов. После иракской войны появилось популярное представление о том, что были времена, когда мир смотрел на Америку с уважением, стремился подражать ей и с большим одобрением относился к ее лидерству, когда у Америки была колоссальная «мягкая сила», и она добивалась преданности от других просто силой своей притягательности. Но это больше миф, нежели исторический факт.
И тем не менее, у США всегда была другая сторона, которую больше всего ценили, хотя и редко говорили о ней. На Америку полагались, веря, что она обеспечит безопасность от соседей, видя в ней защитницу океанов и международных торговых путей, блюстительницу глобального баланса и гаранта экономического и политического порядка, преимуществами которого пользовались все. То была Америка, чьи войска приглашали в Европу для защиты от усиливавшейся Германии и Советов в конце 1940-х годов. То была Америка, на президента-актера которой рассчитывали Гельмут Коль, Франсуа Миттеран и Маргарет Тэтчер, говоря о трансатлантической солидарности; к которой за надеждой и вдохновением обращались польские рабочие и советские диссиденты. То была Америка, которая, несмотря на все свои несомненные изъяны и недостатки, стала незаменимой после Второй мировой войны, и ухода которой со сцены опасались обычно больше, чем ее присутствия.
Короче говоря, в последние 70 лет у мира было двойственное отношение к американской силе. Он осуждал ее и взывал к ней, порой делая это одновременно. Даже когда Хантингтон писал в 1998 году свою иеремиаду против американского высокомерия, у мира была обеспокоенность совсем иного рода — что США могут уйти в себя. То было время, когда разразился скандал с Моникой Левински. Американский президент начал спотыкаться. И вдруг, как написала Times, «лидеры изо всех неспокойных мест мира» начали «задумываться о том, что произойдет, когда Вашингтон отвлечется на другие дела». Либеральная немецкая газета Frankfurter Rundschau, которая обвиняла американцев в «закамуфлированном неоколониализме», вдруг начала волноваться по поводу того, что «проблемы на Ближнем Востоке, на Балканах и в Азии» невозможно решить «без помощи Америки и ее президента, пользующегося уважением». Некоторые обозреватели заметили этот парадокс. Один французский аналитик не преминул отметить (на страницах левой Libération), что те, кто еще недавно называл Соединенные Штаты «властными», вдруг начали «молиться о скорейшем окончании бури».
Спустя 15 лет другой американский президент сдерживает свое обещание о необходимости «сосредоточиться на государственном строительстве у себя дома», и мир опять с волнением пытается узнать, не отказывается ли от своей преувеличенной и необычной роли страна, которая является главным блюстителем мирового порядка. Беспокойство по поводу американского изоляционизма опять вырастает до уровня беспокойства по поводу американского империализма.
В прошлом году Всемирный экономический форум, который проводит ежегодное сборище в швейцарском курортном городе Давосе, организовал по всему миру уникальную серию дискуссий с десятками международных лидеров - от саудовских банкиров до сингапурских ученых, от африканских предпринимателей до латиноамериканских экономистов - стремясь получить неприукрашенные мнения о Соединенных Штатах и об их роли в мире. Их неоднозначность была просто осязаемой. Может, из-за самонадеянности и некомпетентности, может, из-за непоследовательности и неискренности, критика в адрес США в ходе этих дискуссий была обширной — и зачастую обоснованной. Прозвучали старые жалобы на американскую обособленность и лицемерие, а также новые — по поводу беспилотников и электронной слежки. Есть регионы типа Ближнего Востока, где американскую политику считают приносящей одни катастрофы. А есть страны, например, в Латинской Америке, которые обвинили Соединенные Штаты в недостаточном внимании (за исключением тех случаев, когда их стратегические и экономические интересы оказываются под угрозой). Американские мотивы зачастую кажутся подозрительными, и отношение к ним весьма циничное. Кто-то считает, что США преследуют только свои эгоистические интересы; кто-то видит в их поведении путаницу, неспособность Америки объяснить, чего она хочет и чего не хочет, а порой даже неспособность понять свои собственные желания.
Но поражает не скучное перечисление жалоб, а часто слышимые стенания по поводу ухода США, не ожидаемая радость в связи с избавлением от Америки, а удивительно частые мольбы о большей вовлеченности Соединенных Штатов. Африка хочет больше американских инвестиций. Латинской Америке нужно больше торговли с США. А Ближний Восток и Азия хотят просто побольше всего: больше дипломатии, больше безопасности, больше торговли. Это может показаться неожиданным для тех американцев, которые убеждены, что мир их не только ненавидит, но и приветствует их упадок. Однако мир, по крайней мере, значительная его часть, отошел от этих пост-иракских взглядов, пусть нам и кажется, что они сохраняются. Сегодня многие зарубежные государства в большей степени беспокоит не властность Америки, а ее исчезновение. Похоже, что буквально каждый регион в мире так или иначе ощущает, что Соединенные Штаты им пренебрегают. Что бы это ни говорило об эффективности внешней политики Барака Обамы, это очень многое говорит о роли Америки в мире. Как считают сегодня многие, проблема не в том, что Америки слишком много, а в том, что ее слишком мало.
***
Наверное, большая часть американцев понятия не имеет об этих едва различимых изменениях в настроениях мира. О внешней политике они стараются не думать. Оба кандидата в президенты в 2012 году всячески старались не выдвигать никаких грандиозных — и не очень — концепций о роли Америки в мире. Если Обама и говорил о своих достижениях во внешней политике, то речь всегда шла об убийстве Усамы бен Ладена, что кажется больше символической, нежели содержательной победой, поскольку сегодня джихадисты действуют по всему Ближнему Востоку. Митт Ромни свои заявления о внешней политике ограничил спорадическими и непродуманными выпадами в адрес Обамы и его действий. В то время случился один короткий диспут по вопросу о том, в упадке Америка или нет — Обама сказал, что нет, а Ромни заявил, что да, причем из-за Обамы. Но после выборов у американского народа появляется все больше уверенности в том, что США действительно находятся в упадке (согласно последним опросам, так считает больше половины американцев), а президент почти ничего не делает, чтобы развеять такое впечатление. Поэтому неудивительно, что мир сегодня беспокоится насчет способности Америки удержать свои позиции.
По иронии судьбы, как ни надеялась администрация Обамы успокоить встревоженный мир относительно американской политики, именно ее курс вызвал наибольшую тревогу в глобальном масштабе. «Привязка к Азии», предусматривающая «перенос» американских дипломатических и военных усилий с Запада на Восток, должна была показать, что Соединенные Штаты по-прежнему способны проводить трезвый и рациональный расчет своих интересов и возможностей. Никакой больше зацикленности на Ближнем Востоке, никаких изматывающих войн в мало кому известных уголках мира — ведь совершенно очевидно, что настоящая игра сегодня идет в усиливающейся Азии. Однако такая реакция стала одновременно неожиданной и весьма показательной. В мире, привыкшем видеть, как американская сверхдержава оказывает свое влияние везде и сразу, мысль о привязке к одному региону с «отвязкой» от другого вызывает глубокую тревогу, причем у всех. На Ближнем Востоке такая привязка была совершенно правильно расценена как преднамеренный отказ от активного американского участия и вовлеченности. Но европейцы также расценили это как отречение от Европы; и даже латиноамериканцы, редко оказывающиеся в центре американского внимания, посчитали, что Америка их бросила. И уж полным парадоксом стало то, что на фоне опасений всего мира привязка не очень-то успокоила Восточную Азию. Там надежды на привязку и риторику по этому поводу сопоставляют с реальностью. А реальностью является то, что из-за сокращений военного бюджета ВВС США отказываются от совместных учений с азиатскими партнерами, а ВМС все меньше осуществляют перемещения кораблей у берегов Японии. Азиаты также не могли не подметить, насколько США озабочены неизменно взрывоопасными кризисами на Ближнем Востоке, от Ирана и Сирии до Египта и израильско-палестинского мирного процесса, и что эта озабоченность не уменьшается, в то время как внимание президента к Азии усиливается далеко не настолько, как об этом говорят. Отмененный визит Обамы на Бали на саммит ведущих региональных лидеров стал лишним тому подтверждением. (Ситуацию усугубило еще и то, что отмена визита произошла на фоне прекращения работы американского правительства, вызвавшего шок у иностранных обозревателей.)
Бывшие и действующие представители администрации Обамы неизменно рассказывают одну и ту же историю о том, как страны Ближнего Востока, Азии и Европы (особенно Центральной и Восточной Европы) постоянно хотят каких-то заверений и гарантий, а по возможности и весомых доказательств того, что Соединенные Штаты не бросят их на произвол судьбы. Будет ли сокращение американских войск в Европе? Имеет ли какое-то значение увеличение численности американских морских пехотинцев в Австралии с 250 до 2500 человек, или значение это чисто символическое? Между тем, за перемещениями авианосных ударных групп ВМС США, этими проверенными временем символами американских пристрастий, все постоянно и внимательно следят, когда они уходят с восточноазиатского театра военных действий в зону Персидского залива, а потом идут обратно. Один бывший помощник Обамы отрицает наличие какой-либо неопределенности и двойственности в позициях Америки, по крайней мере, на Востоке. «Впервые за 50 лет там появилось общее желание (исключая Китай) видеть американское присутствие», — заявил он, обосновав это стремлением к созданию противовеса растущей мощи и влиянию Пекина.
На самом деле, отношение к США со времен второго срока Джорджа Буша намного улучшилось, а это еще один признак того, что мир после Ирака отходит от негативных оценок Америки. Исследовательский центр Pew в 2013 году провел опросы общественного мнения в 38 странах, и лишь в восьми из них отрицательно о США отозвалось большинство респондентов (пять из них на Ближнем Востоке). В 21 из этих 38 стран рейтинг популярности Соединенных Штатов превысил 60 процентов (это весьма разные страны, включающие Бразилию, Индонезию, Италию, Японию, Мексику, Филиппины, Польшу, Южную Африку и даже Францию). Нет сомнений, что отчасти это вызвано избранием США, которое было положительно воспринято в большинстве стран. Но лишь отчасти, ибо рейтинги популярности самого Обамы в мире существенно снизились с 2009 года. Сегодня во многих странах мира рейтинги у Америки выше, чем у Обамы. Возможно, это отражает растущую уверенность в том, что Соединенные Штаты сегодня играют действительно важную роль.
Кроме того, нравится вам Америка или нет, есть один важный вопрос: кого бы вы хотели видеть в качестве ее замены? Например, у Америки рейтинг популярности намного выше, чем у Китая. Несколько месяцев тому назад я слушал, как один китайский профессор на конференции в Абу-Даби читал американцам нотацию на предмет того, насколько непопулярна стала Америка во всем мире в результате своего предосудительного поведения в Ираке и в других местах. Он был несколько смущен, когда его проинформировали, что несмотря на непопулярность США, Китай в мире еще более непопулярен, особенно среди своих соседей, таких как Япония, Филиппины, Южная Корея и Австралия. Из 38 опрошенных центром Pew стран в 22 странах США дали более положительную оценку, нежели Китаю.
Си Цзиньпин и Барак Обама
Отношение к Китаю — это интересный момент, поскольку он дает частичный ответ на вопрос, все чаще звучащий сегодня в мире: как будет в действительности выглядеть «пост-американский мир»? Большинство считает КНР главным кандидатом на совместное глобальное лидерство с США в предстоящие десятилетия, полагая, что Китай может даже превзойти Соединенные Штаты. Но приветствуют такую перспективу очень немногие. Даже на Ближнем Востоке, где Пекин пользуется значительно большей популярностью, чем Вашингтон, мало кто видит в Китае желанную замену Америке. Другие возможные гаранты стабильности в мире в последнее время несколько подрастеряли свою привлекательность. Десять лет назад кое-кто представлял себе новый порядок, основанный на европейской модели, полагая, что Евросоюз будет играть лидирующую роль в мире, а институты по образу и подобию ЕС будут растиражированы в Восточной Азии. Сегодня погрязшая в политических и экономических трудностях Европа кажется менее вероятной альтернативой. Нет особого энтузиазма и в отношении Организации Объединенных Наций, которая часто попадает в тупик из-за постоянной конфронтации в Совете Безопасности.
Так что проявлять недовольство по поводу американской внешней политики легко, а вот представить себе мир без активной деятельности США гораздо труднее. Есть серьезные опасения, что если поддерживаемый Америкой порядок рухнет, переход будет отнюдь не гладким. Если роль Соединенных Штатов на Ближнем Востоке будет снижаться, «следующая четверть века ... будет весьма и весьма беспорядочной, и беспорядка будет намного больше, чем порядка», прогнозирует один банкир из Северной Африки. Хорошо известный теоретик и специалист по росту Азии Кишор Махбубани (Kishore Mahbubani) позитивно смотрит на многополярный мир, поскольку, на его взгляд, «Соединенные Штаты лучше сдерживать». Но даже он не отрицает, что по мере усиления Китая эта страна в итоге может ослабить мировой порядок, созданный Западом для обслуживания интересов и ценностей Запада. Другие с еще большим сомнением относятся к возможности того, что китайцы возьмут на себя бремя глобальных обязанностей, если Америка уже не сможет эффективно выполнять эти задачи. Как сказал один бывший высокопоставленный бразильский представитель, «до настоящего времени Китай ведет себя как очень богатый человек, который приходит в ресторан, заказывает кучу дорогих блюд, а когда приходит время платить по счету, он скрывается в туалете и не платит».
***
Для многих вопрос в настоящее время состоит не в том, могут ли и должны ли Соединенные Штаты и дальше играть роль мирового лидера. Для них важнее другое: захочет ли этого американский народ и его президент. Исходящие в последние годы из Вашингтона сигналы звучат не очень-то ободряюще. Мир, который долгое время весьма неоднозначно относился к американской силе, сейчас сталкивается с тем, что Америка демонстрирует такую же неоднозначность в вопросе ее применения.
Ничто так наглядно не доказывает эту неоднозначность, как прошлогоднее решение Обамы отказаться в последний момент от военного удара по Сирии, заключить сделку с Россией и добиться от сирийцев отказа от своего химического оружия. Бывший руководитель саудовской разведки принц Турки аль-Файзал (Turki al-Faisal) пожаловался в декабре, что когда американские красные линии вдруг розовеют, а затем и вообще становятся белыми, среди союзников США возникает вопрос доверия. Такая реакция не ограничивается Ближним Востоком. Американские решения воздействуют на всю планету, и пожалуй, больше всего на Восточную Азию, где страны-союзницы часто думают о готовности США применить силу в условиях, когда Китай все агрессивнее предъявляет свои территориальные притязания, выступая против соседей. Как утверждает редактор сингапурской Straits Times по международным вопросам Рави Веллур (Ravi Velloor), «одно дело обладать огромной силой. И совсем другое — показать, что у тебя хватит силы воли для ее применения».
Можно с уверенностью сказать, что большинство американцев сегодня смотрят на это иначе. В сентябре, когда Обама обратился в конгресс за разрешением на нанесение удара по Сирии, реакция общества была явно негативной. Однако ситуация в Сирии была не сложнее, а эффективность военного решения была не менее очевидной, чем в Косово, где президент Клинтон в 1999 году приказал американским вооруженным силам принять участие в авиационной кампании НАТО. Общественность сначала тоже не поддерживала эти действия, но Клинтон не ставил этот вопрос на голосование, и американцы быстро с ним согласились. Согласилось бы общество сейчас, прими Обама решение ударить по Сирии в одиночку? Возможно. Однако мощная идеологическая и партийная оппозиция говорит о том, что вопрос здесь намного важнее и масштабнее, нежели конкретные опасности от атаки против Сирии. Американцы не просто задавали вопрос о том, почему их должно заботить то, что произойдет, когда люди убивают друг друга в 10 000 километров от США. Они также задавали более общие вопросы о роли Америки в мире.
Экспансивные позывы американского народа всегда соперничали с сильным желанием, чтобы все оставили Америку в покое. С 1890-х годов, когда Америка впервые выступила в качестве одной из самых сильных держав мира, победив Испанию и получив Филиппины в результате «блестящей маленькой войны», американская внешняя политика очень напоминает синусоиду: периоды высокой активности на мировой арене и интервенционизма сменяются периодами разочарований и отступлений. Менее чем за два года в конце Первой мировой войны Америка отправила два миллиона солдат воевать во Франции. Спустя пять лет она не захотела оставить там даже 5000, чтобы помочь предотвратить новую войну. В годы правления Эйзенхауэра почти миллион американских военнослужащих на постоянной основе дислоцировался за рубежом. Сейчас численность американских сил за границей составляет менее 200 000, но силы США чрезвычайно перенапряжены, хотя численность населения в Америке сегодня почти в два раза больше, чем во времена Айка.
Солдаты-афроамериканцы на Первой мировой войне, 1917-1918 гг.
Синусоида является отражением такой двойственности. Американцы время от времени стремятся переделать международную среду, но потом устают от возложенного на себя бремени, разочаровываются из-за недостатков и неудач, а также от явных ошибок, которые неизбежно присутствуют в таких предприятиях, и начинают выражать недовольство издержками. После этого они стараются снизить свою активность в мире, и весь цикл повторяется заново. Но врожденная экспансивность американского народа, его коммерческая жилка, иммигрантские связи с прежними родными странами и универсалистская идеология означают, что они никогда в полной мере не отдалятся от внешнего мира. Американцы совершенно неспособны на настоящий изоляционизм. Так что это лишь вопрос времени, прежде чем возникнут события и опасности, которые затронут американские интересы или грубо осквернят американские идеалы, и США решат, что это нетерпимо. И тогда синусоида снова пойдет резко вверх.
Но сегодня в этом появились сомнения. Американцы демонстрируют серьезное нежелание проявлять активность. Раздвоенность их чувств легко можно понять. Две долгие войны дали неоднозначные результаты, если не сказать большего. Болезненная рецессия притупила стремление к дорогостоящим обязательствам любого рода, особенно если они предусматривают действия за рубежом. Насколько длительным и глубоким окажется провал синусоиды на сей раз? После Первой мировой войны он был очень глубоким, и длился почти двадцать лет, вплоть до Перл-Харбора. После Вьетнама он длился менее семи лет, до кризиса с заложниками в Иране и советского вторжения в Афганистан. Корреляционная связь между состоянием экономики и готовностью американцев проводить активную и дорогостоящую политику за границей является весьма непростой. Начавшийся при Джимми Картере и ускорившийся при Рональде Рейгане рост военных расходов и глобальной активности происходил тогда, когда страна страдала от беспрецедентного приступа стагфляции. В то время Америка не меньше устала от войны после десятилетней кампании во Вьетнаме, где она потеряла 58 000 человек убитыми и 150 000 ранеными, чем сейчас, когда у нее за плечами десять с лишним лет боевых действий в Ираке и Афганистане.
Отчасти это объясняется лидерскими качествами президентов. Президент может укрепить общественное мнение или ослабить его. После Первой мировой войны, когда американское общество проявляло большое нежелание к зарубежным кампаниям, некоторые президенты-республиканцы, начиная с Уоррена Гардинга (Warren Harding) и Калвина Кулиджа (Calvin Coolidge), и кончая Гербертом Гувером (Herbert Hoover), старались дать обществу то, чего оно хотело. В процессе этого они усиливали нелюбовь общества к заморским предприятиям. Как говорил Гардинг, главная задача состоит не в том, чтобы решать проблемы за границей, а в том, чтобы «наш собственный дом был в идеальном порядке». Он обещал, что «Америка будет процветать прежде всего».
В середине и конце 1930-х годов Франклин Рузвельт подходил к этому вопросу иначе. Он настаивал на своем, сначала нерешительно, а потом все более активно убеждая американское общество, что оно ошибается. В результате его усилий к моменту разгрома в Перл-Харборе Соединенные Штаты уже фактически воевали с нацистской Германией. Если прежде американское общество отказывалось от любого участия в европейских делах, то теперь оно требовало в полной мере поддержать Британию, даже рискуя вступить в войну. Рейган сыграл аналогичную роль во время своей предвыборной кампании, предупреждая об опасностях слабости Америки спустя буквально несколько лет после Вьетнама.
Пока Обама в своих действиях больше похож на Гардинга, нежели на Рузвельта. Вместо того, чтобы противостоять стремлению общества к самоизоляции, он такое стремление поощряет. Существует некий синергизм между президентом и народом, который взаимно усиливает цепь обратной связи. Это тоже нельзя назвать неожиданностью. Обама состязался и победил Хиллари Клинтон и Джона Маккейна на платформе неприятия иракской войны. А затем он положил «свертывание военных усилий» в основу своей президентской деятельности. Отчетливо выраженная логика его внешней политики состоит в необходимости вытащить нацию из той глубокой ямы, куда она попала из-за интервенционистских действий предыдущей администрации. Прежде всего, это означает неучастие в новых войнах, но с сохранением умеренной вовлеченности в мировые дела. Это намеренная попытка дать другим странам возможность брать на себя большее бремя лидерства.
Учитывая то, в какой мере администрация Обамы формирует свою политику как ответ на войну в Ираке, неудивительно, что американцы остаются в плену послеиракских представлений, хотя остальной мир от них уже отказался. Согласно данным центра Pew, целых 70 процентов американцев считают, что «сегодня другие страны меньше уважают США, чем в прошлом». Это явная неправда, однако число верящих в это американцев растет, поскольку на момент прихода Обамы в Белый дом этот показатель был равен 56 процентам. Сегодня более 50 процентов граждан США полагают, что Соединенные Штаты играют «менее важную и весомую роль как мировой лидер, чем 10 лет назад». В 2004 году так считали лишь 20 процентов. По мнению центра Pew, это как минимум частично объясняет то, почему рекордное количество американцев (52 процента) считают, что «США должны на международной арене заниматься своими делами и не лезть в чужие, предоставив другим странам возможность самостоятельно делать то, что они в силах делать». В 2002 году так считали 30 процентов опрошенных.
Итак, мир сегодня характеризуется двойной раздвоенностью: раздвоенность чувств мира по отношению к американской силе и раздвоенность чувств американцев по отношению к миру. Трудно сохранять оптимизм по поводу того вакуума, который возникает в связи с такой ситуацией. Американцы могут верить и надеяться, что другие страны заполнят этот вакуум, либо же они не совсем представляют себе, что такой вакуум возникнет. А может, им все равно. Но другим не все равно, поскольку у них нет выбора. Такова особенность международной системы, в которой по причине географии, полезных ископаемых, численности населения и стабильности внутренней политической системы американцы пострадают последними, если рухнет существующий мировой порядок. Ведь они живут далеко, за океанами. Но тем регионам мира, которые находятся на передовой, повезет меньше. Вот почему сегодняшняя раздвоенность чувств у них уже начинает превращаться в тревогу.
|
