Анатолий Клева: Семейские в Сибири0 Уже третий век в Сибири живут переселенцы из древней Киевской Руси, которые нарекли себя: мы - семейские. Назвались так потому, что пришли они, староверы, семьями. Первопоселенцы и ссыльные приняли их настороженно. Вскоре убедились: раскольники русской православной церкви люди хоть и странны в обычаях, но завидно хозяйновиты.
Время сблизило духовных противников и помогло потомкам религиозных фанатиков найти истину и вернуться в лоно единоверия. Недавно в Бурятии они провели очередной фестиваль, на который пригласили нашего корреспондента.
В красивейших горно-таежных районах Восточной Сибири и Дальнего Востока их живет около 200 тысяч человек. Корнями, в основном, из Украины. Вот почему, оказывается, позвали на праздник!
О сути раскола церкви в XVII веке написано много, но мало кто утрудил себя объективно объяснить реформу, нацеленную на общеславянское объединение. Первую попытку сделал в 1960 году В. Гусев, представляя выходящую большим тиражом автобиографическую книгу великого писателя Древней Руси Аввакума Петрова "Житие протопопа Аввакума". Рассказывая об авторе - предводителе расколоучителей ученый обосновал только социально-исторические причины церковной реформы. Но и этого было достаточно, чтобы вызвать у прессы интерес к архивным исследованиям сложной поры великого реформатора Никона.
Наиболее четко ее охарактеризовал М. Филиппов: после заключения союза с Б. Хмельницким патриарх Никон решил сплотить под главенством русского патриарха славян, исповедовавших греко-восточную веру. Достичь такой цели можно было, устранив различия между церквями Малой и Белой Руси, а также Галиции. И накануне военного похода Бутурлина в Галицию Никон в 1654 году соборным постановлением объявил об исправлении канонических книг: все их требования о правилах чтения молитв, церковного пения, иконописания и других обрядов были унифицированы и стали отражать то, что издревле имелось в православных церквях разрозненных славян этих стран.
Никон также решил отделить церковь от государства - перевести ее на канонический путь. Всесильный управитель понимал: добыть церкви свободу и независимость он сможет, только одолев бояр, стоявших на том, чтобы церковь была у них в подчинении. Устранения этой зависимости желали и святители братских церквей: они не желали быть под агрессивной боярской думой. Продвигая реформу, Никон потребовал ликвидировать монастырский приказ. Это лишало бояр права судить о делах церкви, выводило 16 династий из наследственного права присутствовать в думе и забирать присоединяемые в ту пору земли Малороссии и Белоруссии. Такие кардинальные планы патриарха объединили ненавидящих его бояр и раскольников: они принудили царя Алексея низвергнуть Никона.
Естественно, простые староверы этого не знали: "духовные отцы" выставили им патриарха антихристом. По их воле старообрядцы отвергли нововведения, признавали только неисправленные книги и каноны. Это разрушало идею объединения православных церквей в противостоянии наступающих на них латинства и мусульманства. Противостояние начало перерастать в политическое противоборство с государством и раскол славянских церквей. В ответ власть обрушила на проповедников "древляго благочестия" репрессии, не уступающие карам инквизиции. Раскол ширился, и царевна Софья в 1685 году повелела всех, кто хулит господствующую церковь и придерживается старых обрядов, жечь в срубах, казнить смертью, бить кнутом и ссылать в дальние города. Боясь таких кар, простолюдины уходят в скиты подальше от Москвы: тайком поселяются на диких берегах Дона, Волги, Урала и даже в Сибири.
Как ни велика Россия, но царев глаз находит их везде. Знаток данной темы П. Мельников констатировал: "Московское правительство не ослабляло мер преследований: костры горели, резались языки, рубались головы, удары кнута раздавались в застенках и на площадях, тюрьмы и монастыри были полны раскольниками. Староверы, по существу, были поставлены правительством вне закона за соблюдение устоявшихся обрядов... Им не позволялось жить ни в городах, ни в волостях, ни в лесах, ни в пустынях".
Угроза лишиться, как минимум, правой руки за двуперстное крестное знамение и остаться без языка за ругание церкви вызвала к началу XVIII века массовый исход старообрядцев Московской, Тульской, Орловской, Калужской и Рязанской губерний в Польшу. Беглецы поселились в двух районах: в Стародубье и в Ветке. Там они десятки лет спокойно занимались сельским хозяйством и придерживались своей веры. Но во второй половине XVIII века территория Черниговской губернии, где находится Стародубье, и Могилевская губерния с районом Ветки, возвращаются России. Беглецы - теперь польские староверы - опять подданные царизма, который уже осознал пагубность былой инквизиции.
К тому же Екатерина II занялась освоением восточных окраин и ради этого пригласила изгоев вернуться под ее корону. В указе сената от 14 декабря 1762 года записано: "Всем живущим за границею российским раскольникам объявить, что им позволяется выходить и селиться особливыми слободами не только в Сибири, на Барабинской степи и других порожних и отдаленных местах, но и в Воронежской, Белогородской и Казанской губерниях... Сим указом подтверждается, что им, возвращающимся из-за границы раскольникам, никому ни от кого никакого притеснения чинено не будет, а сверх того,
1) что они в рассуждении добровольного их выхода не токмо за побеги в винах их, но и во всех до сего преступлениях прощаются и отнюдь ничем истязаны не будут;
2) как в бритье бород, так и в ношении указанного платья никакого принуждения им чинено не будет, но оное употреблять на месте, по их обыкновению, и
3) дается каждому на волю, к помещикам ли своим кто идти пожелает или государственными крестьянами или в купечество записаться, а против желания никто приневолен быть не может, и только должны они платить такой раскольнический оклад, какой и прочие здешние раскольники платят...
4) с начала выхода их раскольников при поселении каждому дается от всяких податей и работ льготы на шесть лет... По прибытии их в определенные места в поселении ни от кого никакого препятствия не было-б, показывано было им при том новом поселении все удобь возможное вспоможение, о том по всем губерниям и воеводствам указами из Сената накрепко подтверждено и повелено".
Староверы приняли указ и согласились перебраться в безлюдное Забайкалье, где лишь кое-где обитали племена бурят и эвенков. Раскольники знали, что в тех краях найдены первые в России серебряная и оловянная руды, и началось развитие сереброплавильных заводов. Знали и то, что выплавлять руду руками одних "тюремных сидельцев" не удастся, даже на прокорм каторжан и ссыльных здесь недостает хлеба. Вырастить же его в достатке могли люди, подобные упорным староверам. Ведь попытка царицы решить эту проблему пересылкой сюда енисейских крестьян, не пригодных к солдатской службе, провалилась... Вот почему власть и вспомнила о первых раскольниках, которых после казни Пугачева пригнали на Байкал целыми родами. Три года они мытарствовали в невероятных притеснениях, но выстояли и создали завидно крепкие хозяйства.
Итак, в 1768 году многочисленные секты беспоповцев и поповцев, одолев семь тысяч километров, добрались в долины рек Селенга и Хилок и начали обживать свободные места. Через зиму появились новые вереницы: польские и австрийские (галицкие) выведенцы шли за Байкал до конца 80-х годов. Натерпевшиеся везде ненависти, они обрели, наконец, возможность жить уединенно. Выбрали земли возле рек, очистили их от леса и построили 50 крепких селений. Родовые деревни повторили их личные имена, а крупным дали названия местных падей и родных сел, оставленных навсегда на западе.
Те, кто пошел тайгой дальше, в долине реки Чикой увидели красивейший горный край. Богатый золотом, диким зверем и кедровыми лесами, он принял выходцев Подолья, Ветковских и Стародубских слобод. Уже через год здесь было более десяти сел, которые стали центрами молочно-мясного скотоводства, добычи и переработки пушнины, кедрового ореха, производства вкуснейшего масла "хлебного дерева" на дальние рынки.
Добровольное перемещение выведенцев лишило их клейма и дало статус активных участников государственной программы по освоению Восточной Сибири. Ведь развитие горнорудного промысла в Нерчинском округе и установление границ с Китаем заставили правительство ускорить создание продовольственной базы для перспективного края и закрепления в стратегическом Приамурье.
В решении той задачи старообрядцы оказались главнейшим колонизационным материалом, а по-нынешнему - первоцелинниками. Ведь отличающийся от сибирских крестьян крупный, красивый и большей частью русоволосый "дуб-народ", как еще тут их назвали, быстро застроился, каждое его жилище стало удивительно чистым, наполнилось довольствами и навсегда сохранило свежесть срубов, явно контрастируя достойным видом с неухоженными подворьями аборигенов.
Стремительно акклиматизируясь, раскольники напористо развивали на вечномерзлых землях сельское хозяйство и промыслы. В этом им помогли привезенные плуги, ткацкие станки, семена овощей, озимой ржи, овса, проса, конопли, клубни картофеля... Скрестив злаки Полесья с китайскими, получили продуктивные гибриды для своей нивы. Точно так улучшили местных лошадей, скрестив выносливых, но несиль- ных кобылиц с крепкими украинскими жеребцами.
Они ничего не скрывали от аборигенов, но и не предлагали сами. Понадобились годы, чтобы те, пассивные к земледелию, увлеклись им, да и поняли причину странной отчужденности пришельцев.
Правда, к тому времени гураны - наивные славяно-монгольские метисы - создали множество былей и небылиц о нелюдимых благосостоятельных соседях. О том, что-де, семейские не дадут пришельцу попить воды из своей кружки, не разрешат курить, присесть в красном углу, а примут гостя на дистанции, посадят подальше, чтобы не сглазил, не осквернил прикосновением. Подобное сочиняли и по поводу того, что раскольники обязательно строили дома с высокими окнами, до которых и сегодня без лестницы не дотянуться.
Рассказы, рожденные завистью и невосприятием раскольников, часто точно отражали фанатизм старорусичей, у которых "что ни баба - то вера, что ни мужик - то толк".
- Все потому, что наши общины считали приверженцев единоверческой церкви погаными никонианами, нехристианами и с ними нельзя было есть-пить с одной посуды, - поясняли мне семейские. Обмирщиться вот так через посуду было недопустимым грехом, требующим немедленного искупления обилием молитв и поклонов. То же предстояло и после поездки в чужое село: эпитимия за это равнялась тысяче поклонов в день. А поклоны перед образами предписывалось бить так, чтобы сам чувствовал их искренность и другие слышали стук ударов твоего лба о пол.
Домашние молитвы, крестные знамения и общественное богослужение довлели над семьями: молитва, осеняемая крестом, звучала от зари до зари при каждом движении. Ее шептали, разжигая печь, открывая трубу, окно, над каждым горшком, подавая на стол, принимая пищу, присматривая за хозяйством. За исполнением обычаев механизма заповеди "жить так, как наши деды жили" зорко следили уставщики и начетчики из богатых. Эти шаманы по сути катакомбного христианства имели свои соборы, чьи постановления и наказания старообрядцы почитали выше гражданских законов.
Но в середине прошлого века жизнь горнорудного и перенасыщенного вольнодумцами Нерчинского края подтолкнула "страдальцев за веру" к предопределенному концу - к возвращению в единоверческую церковь. Прозревающие семьи, общины, села отказываются от низменных инстинктов и духовной тьмы. Они познают неподкупность строгости нового учения и величественные обряды господствующей церкви, а также то, что в безрассудной борьбе за свободу вероисповедания потеряли века. И, как сказал поэт Ростислав Филиппов, "сожгли раскольничью веру в огне своих душ" и поспешили приобщиться ко всем христианам. "Духовные отцы" покорности патриархальным обрядам смогли уговорить только часть стариков остаться апологетами Аввакума и дожить свой век над цитированием заученных старых книг.
- Посыл к "святым книгам" не был случайным, - рассказывала семья знакомых интеллигентов из Тарбагатая, пригласив меня в свой дом. - Ведь эти книги для нас - суть религии предков. Они дорожили ими настолько, что боялись раскрыть лишний раз: не затереть бы там точку или запятую. Этот страх тоже объясним: стертые временем на страницах знаки препинания часто порождали всплески закоренелости и заканчивались новыми расколами даже в семье между непримиримыми искателями желанной веры исключительно через "святое" писание в книге...
Ныне все те древние издания - память о духовных и мирских мытарствах предков , не больше. Хозяева дома показывали мне те книги и комментировали:
- За это "Житие святых" прадед отдал корову, а за это - лошадь. Считал, что купил с пользой для рода, и завещал беречь их, как зеницу ока. Понимаем: то застарелые и ненужные сказки. Но для нас они частичка прародины. Пуще храним книги, рассказывающие о нас. Сто лет тому назад "Живописная Россия" первой опубликовала несколько добрых слов, обобщающих наш приход сюда. И стало правилом заучивать из колена в колено вот эти слова: "Лучшие рабочие силы и лучшие нравы в Восточной Сибири - у раскольников. Они составляют лучшее в ней поселение. История их поселения, вообще, очень поучительна, и Сибирь преимущественно им обязана всеми улучшениями в земледелии".
...Наблюдая за ними, я, как и в былые встречи, отмечал их разительное отличие от коренных забайкальцев и метисов: семейские и в сегодняшних сельских и городских буднях гордо несут свою этничность. Они гораздо меньше иных поражены язвами цивилизации, хотя давно не затворники. От аборигенов их отличает приверженность к аккуратной и строгой одежде, сдержанность, точность в работе, предупредительно вежливое ведение диалогов.
За всем этим не гордыня, а то, что достойно сохраняет ростки древней культуры своего народа абсолютно во всех сферах жизни. Это ощутимо также в народной поэзии, остающейся близкой фольклору Украины, и в картинах художников, идущих вослед за учителем Героем Советского Союза уроженцем Красного Чикоя Георгием Москалевым, который свою звезду получил за штурм Дуная.
Фестиваль в этнографическом музее под Улан-Удэ и поездки в регионы оседлости семейских объединили для меня их былое и настоящее.
По случаю нашей встречи мужчины достали из старинных сундуков лучшие шелковистые шаровары, косоворотки и широкие кушаки. Женщины надели яркие (в основном красные) холщовые рубахи и пестрые сарафаны с атласными нашивками по подолу. На их крепких шеях и могучих грудях лежали ожерелья огромных бус из редчайшего полесского янтаря и жемчуга. Голову каждой дородной красавицы украшали расшитые бисером, золотом и серебром кички, малиновые кокошники, шали были завязаны замысловатыми спереди узлами и закреплены на затылках. А девушки - кровь с молоком - были кто в косынках, шалях, а кто и поражая всех своими открытыми лебедиными станами и непременно могучими косами.
Сказать, что их песни близки нашему фольклору, - этого будет мало. Ибо поют они часто о Киев-граде, о Днепре, о "Кармалюке" и его побратимах, ссылаемых в Сибирь и непременно убегающих с каторги. Поют на русском, украинском и даже польском языках. Каждую их песню русские, буряты, татары, эвенки встречали на смотре тепло, подпевали хором.
В ходе праздника я встречался со многими делегациями. Самобытным, с древнерусским вкраплением, говором они без устали расспрашивали о сегодняшних буднях прародины. Поясняли: испытывают недостаток информации об Украине. У меня на рабочих видеокассетах оказались фрагменты съемок по Львову, Чернигову и их храмов. Тут же пожелали посмотреть те фильмы, перезаписали: покажем всем своим. Затем у них взыграло чувство ревности: а в наших храмах в селах Байхор и Захарово были? Как?! Непременно повезем туда!
В Чикой с нами поехали многие. Как понял: чтобы увидеть, какое впечатление на киевского гостя произведут творения их мастеров. Да, там меня поразила уникальная красота деревянных церквей, построенных после возвращения в единую веру. Любовно сделанные миниатюрные башенки, луковицы, перила, кружевные карнизы, да и богатые иконы в самоцветных окладах из камней здешних гор напоминали конкретные величественные соборы древней Русской православной церкви.
Под этими стенами я попросил хозяев села исполнить старинную церковную песню. Встали только мужчины. Скрестив руки на груди, не раскрывая уста, запели монотонно и душевно. В величественном носовом пении четко слышалась молитва. Да, ответили затем солисты, жизнь веками заставляла их надежно закрывать свои мольбы и души от посторонних и злых и вот так - замкнув уста - разговаривать с небом и искать путь к истине.
Внезапно мои проводники сказали:
- Именно здесь желаем заявить: нам известны проблемы украинской церкви. И мы осуждаем киевского отступника Филарета. Ибо отождествляем деяния самозванца Денисенко с расколоучением Аввакума и Неронова - он продолжает их страшное дело. Православная церковь у славянских народов единая, и разрушать ее себе в угоду - страшнейший грех. Донесите на родину это наше мнение о раскольнике уходящего века. Расскажите землякам о тех страданиях, которые познали наши прадеды, пока прозревали и освобождались от псевдопастырей.
... Литерный самолет примчал меня в Белгород на полчаса раньше того момента, как мы взлетели с военного аэродрома, носящего название семейского поселения. Но не опережение времени удивляло, а то, что еще четверть суток тому я соприкасался с реальной радугой древности, познавал то, что донесли до порога нового тысячелетия наследники былых староверов и их земляки, никогда не видавшие, но любящие, как и их славянские братья, Полесье, Волынь и Прикарпатье.
Не за такими уж далекими далями и горами живут от праматери сохраняющие ей верность. Да вот жаль, что заполитизированная нэнька никак не вспомнит о них. Но как бы там ни было, на суровой границе России с Монголией и Китаем живут величественные носители духа Киевской Руси во всей ее красе. И ими здесь восхищаются все... А я смотрю на подаренный мне холщовый рушник и сличаю его с присланным земляками из Корюковки, что на Черниговщине: у них один не только узор полотна, но и колера узорчатой окаемки совпадают...
|
