Новая революция. Часть 2.

0 Так же как в 1905 и в 1917 году, интеллигенция не начинала революцию, но быстро ее возглавила. При этом ее готовность к роли лидера оказалась еще меньше, чем у либералов и социалистов начала ХХ века.

Новая русская революция

Когда темницы рухнули, свобода С ухмылкой поджидала нас у входа.

Как и в начале ХХ века, в конце столетия революция началась стихийно. Ее невольно спровоцировало новое поколение номенклатуры, лидером которого был М.С. Горбачев. Его собственные цели были довольно скромными - отодвинуть от "руля" партийных геронтократов и придать динамизм системе. То, что Горбачев выбрал в качестве инструмента демократизацию и гласность, произошло во многом случайно: сыграли роль и усилия "референтов" вроде А.Н.Яковлева, и личные качества самого Горбачева (умеренность, гибкость, осторожность), и сталинистская закваска его оппонентов. Однако результаты оказались совсем иными, чем надеялись перестройщики: система к концу 1980-х совсем износилась и попытка ее модернизировать обернулась крушением.

События 1986-1999 годов в СССР и России несомненно были революцией. Впрочем мой друг и единомышленник А.А.Шмелев считает, что точнее говорить о "контрреволюции", поскольку преобразования того времени были обратны тем, которые осуществляли большевики, и в этом он прав. Большевики, строя свою Утопию, фактически архаизировали страну, отбросив ее к рабовладельческому строю. Новая русская революция, уничтожая обветшавшую Утопию, вернула страну в Историю.

На сегодня новую русскую революцию можно считать свершившейся и завершившейся. Итоги революции, как это всегда бывает, не радуют. Главный ее положительный итог - тоталитарная система ликвидирована и воссоздать ее вряд ли кому удастся. Главный отрицательный - колоссальное разочарование общества. "Царство свободы" не наступило; советское "неравенство в нищете" сменилось огромным разрывом между богатыми и бедными. Нет порядка, нет безопасности, нет стабильности...

Собственно говоря, ситуация вполне обычная для страны, пережившей революцию. Но людям от этого не легче! Кризис общественного сознания - главный вызов для сегодняшней России. Не преодолев его, нельзя по-настоящему решить ни экономические, ни политические проблемы. И здесь главную роль должна сыграть образованная элита общества. То есть в нашем случае интеллигенция. А что интеллигенция?

Новая русская интеллигенция

Допущение, что прогрессивная общественность хоть в какой-то степени сообразуется с отечественной историей и формальной логикой, представляется чрезмерно сильным. Максим Соколов

Так же как в 1905 и в 1917 году, интеллигенция не начинала революцию, но быстро ее возглавила. При этом ее готовность к роли лидера оказалась еще меньше, чем у либералов и социалистов начала ХХ века. В 1988-1991 годах интеллигентские вожди, внезапно обретшие голос и темперамент народных трибунов, со всей страстью ринулись рушить советский строй. Спору нет, советская система заслуживала гибели. Но вот что важно: у наших саванарол не было ни малейшего представления о том, что делать, когда система падет! Они имели о государственном строительстве еще меньшее представление, чем апологеты "ответственного правительства" в 1917-м (у тех был хотя бы десятилетний опыт парламентской работы).

К счастью для страны, интеллигенция не была монополистом общественной жизни. Пока интеллигенты, шалея от собственной значимости, рушили государственное здание, в недрах "субкультуры референтов" пытались разрабатывать планы переустройства. Поэтому в момент крушения СССР у руководства новой России были осмысленные предложения хотя бы по экономической политике и были люди, готовые применять свои рекомендации на практике. У них не было опыта, они мыслили схемами, их действия часто были ошибочными - но они действовали, и это спасло страну от казавшейся неминуемой экономической катастрофы. Более того, действия экономических реформаторов придали некую осмысленность и структурированность даже политике, где безраздельно господствовала интеллигенция, умевшая порождать только хаос.

Политическое доминирование интеллигенции неминуемо вело ее во власть. Приобщение интеллигентских вождей к власти началось еще в 1989-1990 годах. Поначалу они ограничивались постами депутатов и советников; если же вдруг становились реальными руководителями (вице-премьерами, министрами, мэрами и проч.), то быстро и громко уходили в отставку. Но после августовского путча начался массовый призыв вчерашних бунтарей на высокие государственные должности, и они стали осваиваться. Оказалось, что сладкий вкус власти вовсе не обязательно уравновешивать тяжелым грузом ответственности. Что служение можно просто имитировать, получая при этом весомые выгоды в виде роскошных особняков, "откатов", казенной обслуги и т.п. Верхушка интеллигенции, развращенная десятилетиями "совка", оказалась на удивление легко коррумпируемой...

Так возникло явление, немыслимое в начале века, - демократура. Интеллигентские вожди приобщились к власти, но остались отщепенцами. Занимая высокие посты и принимая непосредственное (зачастую - определяющее) участие в принятии государственных решений, они никоим образом не отождествляют себя с государством (точнее - отождествляют государство с собой, пока занимают должности и пользуются их преимуществами). Демократура соединила в себе интеллигентскую безответственность и нигилизм с бюрократической рутиной и косностью, отбросив как идеализм первой, так и государственничество второй.

Но демократурой стала только верхушка (в основном столичная) интеллигенции. Большая же часть "работников умственного труда" не вписалась в поворот к рынку. Учителя, врачи, инженеры и научные работники были ярыми сторонниками демократических перемен - и стали первыми их жертвами. А то, как повела себя интеллигентская масса после 1991 года, должно войти в анналы социальной антропологии.

Не умея войти в рынок, интеллигенты продолжали его приветствовать (раз про рынок написано в умных книгах). Они практически не пытались ни адаптироваться индивидуально, ни заставить государство и общество принимать в расчет свои интересы. Их недовольство положением дел стало выражаться (и выражается по сей день) либо в бездумном следовании указаниям демократуры, либо в полном уходе из общественной жизни. Второе не надо путать с этосом профессионалов позднесоветских времен - там был осмысленный отказ от участия в бессмысленных ритуалах, здесь - бессмысленный отказ от осмысленного участия в политическом процессе.

Трудно сказать, чье поведение в большей степени лишено смысла - ведущего меньшинства (демократуры) или ведомого большинства (основная масса интеллигенции). Первые готовы жертвовать всем ради своих сиюминутных интересов, не умея выглянуть за границы собственного загородного имения. Вторые готовы идти за первыми, не желая увидеть разделяющей их пропасти. Понятно одно: те и другие вместе не хотят признавать реальности. Они по-прежнему мнят себя социальными инженерами, удивляясь: почему прочие сограждане не спешат отдаться их экспериментаторству?

Новые русские перепутья

Боюсь людей передовых, Страшуся милых нигилистов; Их суд правдив, их натиск лих, Их гнев губительно неистов. А.К.Толстой

Непредвзятый историк подтвердит, что самое сложное для нации - не революция, а постреволюционная стабилизация. Когда революция начинается, вступают в действие стихийные силы, которым трудно противостоять. Их можно на время притормозить (как в России 1907-1917 гг.), но нельзя "выключить". Когда все стадии революции пройдены, "свобода воли опять берет нас за горло". История вновь становится вариантной, и путь дальнейшего развития в гораздо большей степени зависит от разумного выбора людей. Прежде всего, от выбора тех, кого А.Дж.Тойнби называл "творческим меньшинством".

Россия прошла через последнюю революцию на удивление благополучно (если сравнить с опытом других великих революций XVII-ХХ веков). Но это само по себе не значит, что так же успешно она преодолеет и постреволюционный период. На силу стихии тут уже не положишься, политический процесс должен быть осмысленным. И здесь возникает ряд трудноразрешимых проблем.

Во-первых, главным политическим конфликтом в настоящее время является противоборство номенклатуры и демократуры. Первая по определению не может быть прогрессивной силой. Хоть А.С.Пушкин и писал, что "правительство у нас - единственный европеец", но бюрократический европеизм бывает хуже любой азиатчины. Номенклатурное естество требует от общества куда большей регулярности и упорядоченности, чем то бывает в органическом состоянии. Вторая же, хоть и прониклась номенклатурным сибаритством, осталась по-интеллигентски безответственной, нигилистической и аморальной. И потому занозу в собственном пальце склонна считать большей трагедией, чем крушение порядка в масштабах всей страны.

Во-вторых, во время революции оказались разведены по противоположным полюсам изначально родственные ценности Родины и Свободы. Родиной клянутся великодержавники, на деле стремящиеся к восстановлению вненациональной империи (не буду тратить времени на объяснение очевидного факта противоположности имперской и национальной идей). Свободу поднимают на щит люди, напрочь игнорирующие национальные интересы.

Понятно, что первым свобода не нужна (как на самом деле им не нужна и родина - они просто монополизировали "бесхозное" понятие в своих корыстных интересах). А вторые слишком интеллигентны - в том смысле, что не приемлют ничего, в чем присутствует государственность, традиция, религия (хотя любят об этом поговорить). По сути, никто из активных политических субъектов не хочет признавать очевидного: ни один народ не может достичь процветания без демократии; ни одна демократия не может утвердиться вне нации (nation-state, говоря по-английски).

В-третьих, в политической верхушке практически не осталось носителей идеи развития. Ясно, что всевозможные левые толкают страну к архаике, к автократии и этатизму. Но и те, кто называет себя правыми, на деле не являются модернистами. Вся их деятельность посвящена сохранению "временных сооружений" 90-х. Числя себя реформаторами, они даже не пытаются задуматься над сегодняшней повесткой дня.

И это естественно. Люди, которых мы привыкли считать передовыми, не хотят и не умеют работать. Их жизнь есть борьба, она принесла им статус и комфорт, ничего другого они знать не хотят. Признать, что революция окончена и надо делать что-то иное, для них труднее, чем для советских ветеранов признать развал СССР.

"Вам нужен процесс демократических реформ, - написал один из участников интернет-форума Московской школы политических исследований, обращаясь к российским либеральным лидерам, - а нам нужна великая и свободная Россия". А кому это - нам?

Новые надежды

Отечество, правосудие, государство - основа основ нации. Морис Дрюон

На выборах в декабре 2003 и марте 2004 года "либеральной общественности" - то бишь новой русской интеллигенции - избиратели указали на дверь. Значит ли это, что интеллигентский морок, довлевший России последние полторы сотни лет, развеялся? Не совсем.

Во-первых, интеллигентские "бесы" по-прежнему располагают мощными ресурсами. Они если и не в состоянии вести за собой, то вполне способны порождать мифы и стереотипы, мешающие окончательно выбросить "русскую интеллигенцию" на свалку истории.

Во-вторых, у интеллигенции все еще нет адекватной замены, по крайней мере в политическом пространстве. Разочаровавшись во вчерашних "властителях дум", россияне голосуют (если голосуют) за таких же бесов, только не умствующих лукаво.

Неинтеллигентская образованная элита в России существует, но она еще социально слаба и не очень отделяет себя от интеллигенции. Рвать пуповину приходится самостоятельно, а это больно и не всегда посильно.

Становление новой экономики привело к формированию новых социальных страт, которым интеллигентские мифы, комплексы и предубеждения глубоко чужды. Появилась национальная буржуазия; вырос новый средний класс; формируется сословие новых профессионалов... Но все эти группы еще чуждаются социальной активности; побаиваются политики; не верят политикам.

И тем не менее люди уже есть. Сыграют ли они свою роль в истории; смогут ли преодолеть "дурную бесконечность" яновских циклов? Ответ не очевиден. На том перепутье, на котором находится сейчас наша страна, исход зависит от множества факторов; от усилий каждого неравнодушного гражданина.

Мы знаем точно, что не можем надеяться на интеллигенцию: все, что она сделала до сих пор, вело только к разрушению, а теперь время созидать.

Олигархия и либерализм

В настоящее время отвратительное торжество реакции побуждает многих забывать или замалчивать ошибки пережитой нами революции. Не может быть ничего более опасного, чем такое забвение; ничего более легкомысленного, чем такое замалчивание. Петр Струве

Когда в 1997 году "молодой реформатор" со стажем Б.Е.Немцов ввел в российский политический оборот термин "олигархи", специалисты дружно запротестовали. Экономисты и социологи, историки и политологи - все по своим профессиональным основаниям - указывали на несоответствие названия и обозначаемого им явления. Но как говорил один герой Станислава Лема: "название неудачное - значит приживется".

По ту сторону мифа

Богатые - это другие. Ф.Скотт Фицджеральд

Так и случилось. Сам Немцов побывал "престолонаследником", был (во многом стараниями тех, кого обозвал олигархами) отправлен в отставку, поначальствовал в либеральной партии и "выпал из гнезда", а пущенное им словечко прижилось, и вокруг него нарос мифологический пласт. С выходом на экраны фильма Павла Лунгина "Олигарх", где образ русского воротилы воплотил брутальный красавец Владимир Машков (ничуть не похожий на свой прототип - печально известного Б.А.Березовского), миф можно считать окончательно сложившимся.

Но помимо мифа есть и реальное явление, вокруг которого, собственно, миф и сложился. В результате "термидора" новой русской революции (1994-1996 гг.) образовалась небольшая группа очень богатых людей, оказывающих определяющее влияние на государственные дела.

Назвать эту группу олигархией - то есть властью немногих, владеющих всем, - без кавычек мешают три обстоятельства.

Во-первых, ее политическое влияние было приобретено относительно небольшими средствами и несопоставимо превышает ее экономический вес.

Во-вторых, группа не едина, ее участников почти все время раздирают острейшие противоречия, а потому быть властью она не может в принципе.

В-третьих, "олигархи" не являются лидерами бизнес-сообщества; более того, они зачастую действуют во вред ему.

Тем не менее роль и значение "олигархов" в нашей недавней истории и современной политике настолько велики, что смысл последней революции в России не может быть адекватно понят без их изучения.

Изучению русских олигархов посвятил свою книгу американский журналист Дэвид Хоффман. Солидный - почти в 700 страниц - том показывает, что автор соединяет острый взгляд репортера и исследовательскую добросовестность, которая могла бы сделать честь любому академику (к примеру, примечания, список использованной литературы и источников занимают 70 страниц - десятую часть объема книги). Благодаря этому сочетанию Хоффману удалось избежать практически непременных для западного автора, пишущего о России, изъянов: психологического непонимания, черно-белого восприятия (причем чаще черного, чем белого), избыточной назидательности или разоблачительства.

У бывшего руководителя московского бюро "Washington Post" получилась беллетристически увлекательная и научно выдержанная книга, читать которую интересно не только соотечественнику автора, но и человеку изнутри российской действительности. Его интересует не только и не столько олигархическая практика, сколько "происхождение вида". То есть исторический, социальный, политический фон, породивший олигархов, определивший их успех и особенности образа действий. И надо отметить, что выглядит этот фон, на мой вкус очевидца, вполне достоверно, вплоть до бытовых и культурных деталей, к которым Хоффман испытывает особую привязанность, - причем совершенно разных, от будней комсомольского аппарата до выездов сотрудников НИИ "на картошку", от сюжетов советской нищеты до примеров нуворишеской роскоши, от духа рок-андеграунда до нравов высшей номенклатуры.

Великолепная шестерка

Вы хотите спросить, сицилиец ли он? Mарио Пьюзо

Книга Хоффмана рассказывает о шести представителях олигархического вида, которые "помогали управлять Россией во время одного из самых грандиозных и трудных экспериментов в ее истории", стали "лидерами, архитекторами и апостолами новой России" и "отведали огромной власти и/или немалого богатства". Интересен подбор персонажей: Александр Смоленский, Юрий Лужков, Анатолий Чубайс, Михаил Ходорковский, Борис Березовский и Владимир Гусинский. Можно понять, почему среди них отсутствуют "новейшие" олигархи, поднявшиеся в самые последние годы - Роман Абрамович, Олег Дерипаска, Александр Мамут, Алексей Мордашов. Видимо, Владимир Потанин, Михаил Фридман и Владимир Виноградов не попали в хоффмановский "пул" потому, что их пути мало отличаются от путей "шестерки", но притом каждый из них лично показался автору менее интересным. По той же причине среди "олигархов политического происхождения", рядом с Чубайсом и Лужковым, не оказалось Виктора Черномырдина.

Тем не менее хоффмановская шестерка вполне может считаться репрезентативной. В конце концов наиболее знаковые фигуры в ней есть, а выбрать Смоленского, а не Виноградова, как типичного "рухнувшего" олигарха, или предпочесть Ходорковского как олигарха комсомольского происхождения Потанину - дело авторского вкуса (хотя, как показал опыт двух лет, прошедших после выхода книги американского исследователя, пути Потанина и Ходорковского различаются не только деталями). Жаль, правда, что нет очерка о ком-то из нефтегазовых "генералов", вроде Рэма Вяхирева или Вагита Алекперова. Их политико-экономические роли вряд ли были меньшими, чем у героев книги Хоффмана, а своеобразия у "нефтегазового" пути в олигархи предостаточно.

"Олигархи" написаны в двух частях. В первой Хоффман внимательно отслеживает индивидуальный путь каждого из шести к вершинам богатства и власти. В его анализе нет проходных, несущественных вещей. Например, для понимания карьеры Михаила Ходорковского абсолютно необходимо знать настроения советской молодежи 80-х, обусловившие кризис комсомола и подтолкнувшие партийное руководство к коммерциализации своего молодежного "филиала", а объяснить успех Бориса Березовского нельзя без проникновения в быт и нравы советских научных учреждений. Очень тонко анализирует Хоффман особенности рушащейся советской экономической системы; лазейки, отыскивавшиеся в ней пионерами российского бизнеса; формирование предпринимательского менталитета - не очень похожего на психологию современных западных бизнесменов.

Вторая часть посвящена "олигархам в действии". По сути, это очерк политико-экономической истории России 90-х годов в части, касавшейся сначала становящейся, а затем зрелой "олигархии". Для американского автора (да и не только для американского) при рассмотрении такой темы возможны две крайности.

Первая - "макрейкерский" пафос, когда большой бизнес обвиняется во всех мыслимых и немыслимых грехах. Для такого подхода наши олигархи дают не меньше оснований, чем американские "бароны-разбойники" XIX века.

Вторая - житийная стилистика, в духе биографий "капитанов индустрии", как называли тех же "баронов" их апологеты. Обе традиции есть не только в американской литературе, но и вполне восприняты отечественной традицией.

Хоффману удалось не "свалиться" ни в одну из этих ям. Он, конечно, не избежал преувеличения исторической роли своих персонажей: именно они, по его мнению, "создали новую Россию", со всеми благами свободы и "прелестями" дикого капитализма. Но во всяком случае олигархи в трактовке Хоффмана не выглядят ни злобными монстрами, ни благолепными подвижниками. Они разные: амбициозный технократ Ходорковский и изворотливый комбинатор Березовский; грубоватый Смоленский и богемный Гусинский; жесткий интеллектуал Чубайс и "крепкий хозяйственник" Лужков. Их всех объединяет деловая хватка, жесткость, лидерская "жилка" и весьма эластичная этика, но конечный выбор у каждого свой и судьба своя.

Одну черту, о которой Хоффман почти не говорит, отметить необходимо. Русские олигархи, доминируя в экономической жизни страны, не привязаны к национальной экономике: их богатство и власть основаны на вывозе ресурсов, не требующем развития национальной индустрии. Более того, для олигархов такое развитие скорее даже вредно - мешает. Соответственно их политическая позиция также не могла быть национальной; она была сугубо компрадорской.

Новый русский либерализм

Драку изобрели не люди, она задолго до нас существовала. Но люди изобрели политику... способ сосуществовать, не убивая друг друга. Роберт Хайнлайн

Олигархи стали экономическими "маяками" России уже в 1992-1993 годах. Персональный состав их незначительно менялся, но "шестерка" и еще человек десять (то есть пятнадцать-двадцать человек и руководимых ими корпораций) лидировали до самого недавнего времени. А в середине 90-х их лидерство вышло за экономические границы и захватило политику.

В 1996 году олигархи впервые сказали решающее слово в политической жизни страны. Они тогда не только спасли Ельцина, но и по-настоящему переформатировали политическое пространство. Политическая карта России стала делиться не только и не столько на коммунистов и демократов (точнее - "на антидемократов и антикоммунистов", как в свое время заметил А.М.Салмин), сколько на "клиентов" Березовского, Гусинского, Ходорковского, Потанина, Фридмана и т.д.

Что сделали олигархи с российской политикой? Во-первых, подменили публичность манипуляцией. В передовиках "капиталистического труда" тут оказались медиамагнаты Б.А.Березовский и В.А.Гусинский, чьи информационные империи в 1997-1999 годах фактически заместили политические партии. Во-вторых, они заменили политический процесс "информационными войнами", в которых сами намечали врага, выбирали оружие и определяли победителей. В-третьих, сделали компрадорское направление господствующим.

Эти три новации сыграли решающую роль в массовом отвращении людей от политики. Они же создали и укрепили неразрывную связь олигархии и демократуры: вожди "прогрессивной общественности" попросту пошли на содержание к разным олигархам. Но самое главное их "достижение" сказалось позже: олигархи оказали определяющее влияние на идейно-политическую структуру общества. Существование и влияние олигархов сформировало новые политические позиции вчерашних революционеров. Иногда те пытались отмежеваться от олигархии как таковой (как вышеупомянутый Немцов), но корни не спрячешь. Можно сказать, что новый русский либерализм появился на свет от морганатического брака олигархии и демократуры.

Наследственность у дитяти оказалась тяжелой. Он унаследовал от обоих родителей экономизм и западничество, но не стал ни по-капиталистически деловым, ни по-интеллигентски идейным. Самое же главное, он получился совершенно неадекватным времени и стране: для людей он не годился ввиду своей очевидной антипатриотичности; для бизнеса был слишком сложен; для интеллигенции - слишком буржуазен; для бюрократии - слишком неуправляем. Даже сами "родители" не уделяли достаточного внимания своему ребенку - о нем вспоминали изредка, когда надо было показать "вундеркинда" чужеземным гостям.

Результатом такого отношения стало сокрушительное поражение либерализма - сначала аппаратное (1999-2002 гг.), а потом и публичное (2003-2004 гг.). А вместе с либерализмом стала рушиться и олигархия.