Что стоит за религиозным экстремизмом в России?0 Сообщения о судебных слушаниях по факту пропаганды религиозного экстремизма и терроризма в России уже не редкость. Судебные разбирательства часто оказываются связаны с деятельностью организаций, относящих себя к исламу. При этом география этих процессов весьма обширна. Здесь и Северный Кавказ, и Приволжье, и Урал. Отголоски этих процессов до Москвы практически не доходят, как и истинный смысл ведущихся в регионах споров – а в чем все-таки был виновен обвиняемый, экстремист ли он или просто пострадал за веру.
Из Москвы не видны важнейшие нюансы местных политических и экономических споров, трудно разобраться в столкновении интересов различных физических и юридических лиц. А ведь зачастую не тонкости вероучения, а именно эти конфликты лежат в основе того, что юридическим языком называется очередным "делом по факту проявлений религиозного экстремизма".
Светлана Аккиева - зав. сектором социально-политических исследований Института гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ РАН в беседе с обозревателем «РИА Новости» отмечает, что ситуацию в регионах, в первую очередь на Северном Кавказе, определяют в основном социальные факторы. И если в начале и середине 1990-х гг. в противостоянии населения и властных структур играл главную роль этнический фактор, то сейчас он практически сошел со сцены. Конечно, возможность этнических конфликтов в будущем игнорировать нельзя, везде, где рядом живут люди разных национальностей, ситуация потенциально взрывоопасна. Однако происходящее сегодня – это события несколько иного порядка.
«Религиозный радикализм - это в первую очередь социальная борьба, а не религиозная борьба», - считает Аккиева. - «Религия, с точки зрения молодежи, является единственным фактором, который может уравнять людей, восстановить некую социальную справедливость. Они используют в своей борьбе религиозные лозунги, но подсознательно они просто требуют социальной справедливости».
Пожалуй, воплощением и объяснением того, в чем истоки и причины религиозного экстремизма, могут служить октябрьские события в Нальчике. Здесь слилось все – и внешнеполитические причины (роль международных террористических организаций), и внутренние разборки в мусульманской общине, и социально-экономические причины – коррупция во властных структурах, безработица и расслоение доходов населения, недовольство действиями правоохранительных органов и т.д. Безусловно, находятся силы, заинтересованные в раскачивании ситуации в регионах, но экстремистские идеи, посеянные извне, не могут прижиться, если для них не подготовлена почва на местах – в один голос говорят эксперты «РИА Новости».
Поэтому и рецепты борьбы с экстремизмом различны. Один из последних примеров - предложение парламентариев Кабардино-Балкарии внести в российское законодательство дополнения, предполагающие, в частности, увеличение сроков лишения свободы за возбуждение религиозной вражды и организацию экстремистских сообществ. Выступают с предложениями и представители духовенства – они (вне зависимости от конфессий) являются ярыми поборниками ужесточения контроля за миссионерской деятельностью пришлых проповедников.
Первый заместитель муфтия Татарстана Валиулла хазрат Якупов резюмирует мнение, характерное для многих религиозных деятелей: одна из причин возникновения экстремистских настроений среди мусульман – религиозная неграмотность среди населения, которое легко попадает под влияние пришлых миссионеров.
Росту экстремизма способствует и то, что на протяжении нескольких десятков лет в СССР религиозные институты были фактически уничтожены, и в начале 1990-х молодые и неокрепшие религиозные объединения не могли контролировать ситуацию и противостоять проповедникам-чужакам.
Якупов также отмечает, что молодежь, исповедующая ислам, на территории бывшего СССР – это по большей части мусульманские неофиты, только что принявшие ислам. И, как и всякие неофиты, они максималистки настроены и зачастую отходят от традиционного для этой территории ислама. Это вызывает конфликты между различными поколениями мусульман в регионах.
Конфликт поколений не так уж безобиден. Многие молодые мусульмане, отправившись в середине или в конце 1990-х гг. изучать ислам в арабские страны, вернулись с новым взглядом на религию и на жизнь. Речь не о тех, кто был завербован террористическими организациями и, вернувшись в Россию, взял в руки оружие. А о тех, кто решил строго следовать нормам ислама, но не так, как это принято в Дагестане, Татарстане и т.д., а так, как в арабских странах.
Не секрет, что в каждой стране ислам – да и любая другая религия - обрастает сугубо местной традицией. Но она не нравится молодым мусульманам, которым вдобавок старшее поколение имамов, выросших в СССР, в своей массе представляется коррумпированным и недостаточно религиозно грамотным. Новое поколение верующих зачастую хочет иметь свои мечети, своих имамов – в общем, возможность жить своей жизнью. В итоге они вступают в конфликт с официальными Духовными управлениями мусульман (ДУМ) на местах.
Но и среди "официального", старого духовенства часто нет единства. И нередки случаи, когда одна из конфликтующих сторон пытается втянуть во внутриобщинные дела государство, обвиняя своих соперников в ваххабизме и экстремизме. В российских же силовых структурах нет возможности разбираться, кто «ваххабит», а кто нет, и что такое «ваххабизм» на самом деле. Милиция просто реагирует на поступивший сигнал, как умеет. В результате ситуация в регионах накаляется до предела.
Не случайно муфтий Якупов в одном из своих последних интервью говорит не об опасности разрастания влияния в России таких структур, как, например, «Хизб ут-Тахрир», а именно об опасности «ваххабизма». С «Хизб ут-Тахрир» все ясно – ее деятельность вне закона. А вот понятие «ваххабит» размыто. По мнению Якупова, это дает возможность росту влияния «ваххабистских» ячеек, которые вербуют на свою сторону мусульманское духовенство.
Это - одно мнение. Мнение же тех, кто попадает в списки «неблагонадежных» в регионах, заключается в том, что «ваххабитами» там называют всех верующих, которые настроены оппозиционно по отношению к ДУМ. И чтобы разобраться в том, что же на самом деле происходит, следует искать в каждом конкретном случае конфликт совсем не обязательно религиозных интересов.
Очень часто получается, что в регионах беспристрастных судей найти невозможно – они так или иначе сами замешаны в ситуации, внешних же арбитров либо нет, либо они просто не имеют возможности и времени разбираться в ситуации на местах.
И здесь, кстати, не только проблема взаимоотношений ДУМ и непризнанных общин. Конфликт и, следовательно, обвинения и подозрения в экстремистской деятельности могут возникнуть и между светской и духовной властью. Последний пример – дрязги вокруг Российского исламского университета в Татарстане.
Совершенствование законодательства может дать более четкие определения таких понятий как экстремизм, терроризм. Но как отличить чрезмерно увлеченного верующего от экстремиста, как определить где деньги зарубежных спонсоров идут действительно на повышение уровня образования, в том числе и религиозного, а где на подрывную деятельность - если на всем этом тень местных разборок? Идеальных критериев, судей и арбитров нет.
По сути, регионам остается простой выбор: уповать либо на мудрость местных властей, которые должны быть заинтересованы в сохранении стабильности, либо на справедливое вмешательство федерального центра. А вот у центра есть проблема – на кого делать ставку, чтобы она была верной?
Пожалуй, самую беспристрастную позицию в этой ситуации занимают российские ученые, эксперты, которые работают с населением на местах. Большинство в один голос утверждает, что важнейшим элементом стабилизации ситуации в регионах является поиск диалога с теми мусульманами, которых заносят в списки «неблагонадежных». Силовые методы борьбы в данном случае не панацея.
Безусловно, правоохранительные органы должны наращивать агентурную сеть, повышать качество сбора разведданных, но ни в коем случае не сводить свою деятельность к массовым проверкам, закрытию мечетей и арестам.
Так, Светлана Аккиева приводит в пример ситуацию во многих северокавказских республиках, где в середине 1990-х гг. молодые мусульмане только пришли к религии и были настроены очень резко в отношении привычных жизненных ценностей. Они, по сути, отгородились от общества. Но в некоторых местах хватило мудрости пойти на диалог с ними. В результате ребята приспособились к тем условиях, в которых живут, они перестали отвергать свою национальную культуру, обычаи, общество.
Но то было раньше. А сейчас произошел перелом, работа с молодежью отдана на откуп правоохранительным органам. Таким образом, акцент в работе с молодежью был смещен в сторону «кнута». И это стало одной из причин событий в Нальчике, радикализации молодежи в Дагестане. Те, кто никогда не брал оружия в руки, выступали против Басаева, оказываются сегодня по другую сторону баррикад.
О необходимости работы с населением говорит и председатель Комиссии по правам человека при главе Северной Осетии Юрий Сидаков. Эксперты комиссии на безвозмездной основе (помощи со стороны государства они не получают) ведут работу с мусульманскими общинами в самых отдаленных районах республики. Их просветительская деятельность проходит в рамках акции «Ислам без оружия». «Мы выезжаем на места, ведем беседы с населением, рассказываем людям об их правах, пытаемся решить их проблемы в рамках закона», - говорит Сидаков. По его словам, погибшие в Нальчике – это не только «заслуга» террористов, которые переманили на свою сторону молодых ребят, запудрили им мозги, но и упущение властей, допустивших это. Упущения опять же и социально-экономические, и политические.
Сидаков отмечает, что у террористов есть два стандартных канала влияния на общины – через создание сети школ по изучению арабского языка и основ религии (а в этом есть потребность) и сеть шариатских судов. Доводом в пользу создания этих судов на местах служит представление населения о безнадежности обращения в российские светские суды, которые коррумпированы и продажны. Противовесом созданию шариатских судов, считает Сидаков, может стать использование в сочетании с российским законодательством местных судебных традиций, характерных для Северного Кавказа. Здесь и практика примирения кровников, и решение конфликтных ситуаций. «Все вопросы можно решить внутри общины, беседуя с людьми на равных. Как правило, мусульманские общины очень болезненно воспринимают вмешательство в свои внутренние дела извне, но если говорить с ними на одном языке, то можно избежать многих проблем», - полагает Сидаков.
Именно община может оказать влияние на ситуацию в регионе, именно она может контролировать своих членов, не допустить влияния проповедников экстремизма. Без понимания этого ни помогут никакие законы, а тем паче силовое вмешательство. Но вопрос в том – слышен ли в регионах голос тех, кто выступает за диалог, находят ли применения наработки ученых, ежедневно проводящих там мониторинг ситуации. Или же это остается просто их нереализованной попыткой хоть как-то исправить ситуацию в своих регионах
|
