ИСТОРИЯ АМЕРИКАНСКОГО ОТКАЗНИКА0
Этим рассказом я хочу приковать внимание российского народа, и особенно российского руководства, к одному из самых диктаторских событий, случившихся в Америке. Это очень личная история.
В течение трех лет я пребывала в счастливом браке с добрым, благородным человеком, обладающим политически некорректными взглядами, — до того самого момента, когда средь бела дня и на американской земле мой муж не был цинично похищен агентами американского правительства и закован в кандалы.
Утверждалось, будто мой муж был "депортирован" из-за "превышения срока действия визы". Но у нас имеется доказательство, согласно которому подобное утверждение является неправдой. Мы намерены доказать в суде, что силовые ведомства американского правосудия были непреднамеренно использованы отвратительным политическим лобби как подходящие "силовые отряды" для надевания намордника на свободу слова.
ТЕМНЫЙ БИЗНЕС "ХОЛОКОСТ"
Я — гражданка Соединенных Штатов немецкого происхождения, рожденная на Украине, живущая в США с 1967 года. Мой муж, Эрнст Цюндель, больше всего известен благодаря разбирательствам по делу "Свободы слова вокруг Холокоста", состоявшимся в нескольких странах и получившим широкую огласку. На протяжении десятилетий Эрнст Цюндель боролся за право оспаривать устоявшуюся и не подлежащую критике историю Холокоста, которая неумолимо настаивает на "отравлении газом шести миллионов евреев".
Задайтесь вопросом: "Кто имеет достаточное право диктовать, что можно слушать, а что нельзя, что можно говорить и писать, а что нет?" Истина не боится проверок. Ложь должна быть подвергнута расследованию и обезоружена.
Принимать без тени сомнения, обвинять без надежного свидетельства, запугивать людей без защиты, лгать без наказания, запрещать без вреда для себя — все это было немыслимо для западных демократий прошлого. В "деле о Холокосте" не найдено "оружие уничтожения", цифры жертв еврейского населения сильно завышены, а сказки о "свидетельствах" непроверяемы и часто просто вымышлены. К примеру, Эли Визель, считающийся удивительно спасшейся жертвой Холокоста, заслуживший Нобелевскую премию, написал следующее.
"Я знаю со слов свидетеля, что месяц за месяцем земля [массового захоронения в Бабьем Яре на Украине] никогда не переставала дрожать, и временами из нее вырывались гейзеры крови". (Paroles d'etranger, Editions du Seuil, 1982, p. 86.)
Буквально во всех европейских странах обслуживающий сам себя вымысел о Холокосте не подвергается сомнению с точки зрения здравого смысла или проверке с позиций медицинской науки. Почему? Очень просто: некоторые очень могущественные интересы, еврейские и не только, отлично преуспевают от подобного упрощенного взгляда на историю, который никому не позволено подвергать сомнению, — тем более, если расплачиваться за все готовы налогоплательщики.
По всему миру Холокост превратился в мирскую религию. Сомневаешься в этой новой догме? Значит, ты еретик, подлежишь гонениям и даже наказанию. Исраэль Шамир, известный израильский публицист и мужественный критик нынешнего израильского правительства, отлично обрисовал проблему: "…Холокост — это не еврейская религия, это par excellence религия для гоев" — так на иврите неуважительно называются не евреи.
"Холокост" должен подлежать проверке, вопросы должны быть заданы. Ведь это не по-американски: не желать знать раскрытые и проверенные факты и не давать знать о них другим.
Эрнст Цюндель раскрывал эти факты на протяжении десятилетий! Будучи немцем, Эрнст Цюндель отказывается жить, стоя на коленях. За его ответственную деятельность, которую он вел от лица оклеветанного поколения его предков, на него совершались покушения: дважды с помощью бомбы в посылке, один раз через поджог, а еще раз — молодой женщиной, представлявшейся журналисткой, которая, прежде чем совершить нападение с помощью замаскированного под микрофон пистолета, была посажена канадскими властями на самолет до Израиля.
Из-за своего твердого намерения расследовать "дело о Холокосте" Эрнст Цюндель нажил могущественных врагов среди политиков высшего уровня в нескольких западных странах. И вот что произошло потом.
ЭРНСТ ЦЮНДЕЛЬ — ТЮРЕМНЫЕ ЗАПИСКИ. 5 ФЕВРАЛЯ — 19 ФЕВРАЛЯ 2003 ГОДА
“Более сорока лет я прожил в Канаде. После женитьбы на Ингрид я подал заявление на приобретение необходимых документов, чтобы жить вместе с ней в Теннесси. Заявление было принято иммиграционными властями. С меня сняли отпечатки пальцев, мне дали разрешение на работу, социальный номер безопасности, медицинскую карту. Я ждал беседы с представителями иммиграционного ведомства, которая, как я понимал, должна была стать последним шагом перед обретением постоянного гражданства. Поскольку наше первое собеседование было отменено из-за временной несостыковки, наш поверенный затребовал новую дату встречи. В нашем распоряжении находится возвратный талон, согласно которому наш запрос о новой дате был получен представителями иммиграционной службы.
Мы ожидали этого собеседования с твердой уверенностью, что мы сделали все, что знали, и в соответствии с требованиями правительства. По мнению нашего адвоката, перегруженная Служба иммиграции и натурализации, проверяющая тысячи нелегальных иммигрантов, прибывающих в Соединенные Штаты, просто упустила из виду документы двух белых людей пенсионного возраста, поселившихся в Теннесси и никого не донимавших. Мы приобрели картинную галерею и собирались открыть ее в течение нескольких недель. В тот день один из моих подручных помогал мне оформить несколько моих акварелей, графику и работ по маслу — я собирался развесить это тем же вечером. Однако внезапно все прекратилось в 11 часов утра 5 февраля 2003 года, когда проезд перед нашим домом оказался перекрыт настоящим воинством из полицейских джипов и "воронков".
На мне была рабочая одежда: синие джинсы, горные ботинки, цветные плотницкие подтяжки и старая фланелевая рубаха. Когда они меня угрожающе окружили, я поинтересовался, что привело их ко мне. Они потребовали, чтобы я положил руки на капот грузовика, стоявшего в проезде. Они заявили, что являются офицерами Службы иммиграции и что они пришли арестовать меня за то, что я не смог соблюсти дату суда.
Но мы не знали ни о какой "дате суда"! Мы ожидали извещения о перенесенном собеседовании. Я был поражен, Ингрид тоже. У пяти офицеров не оказалось ордера на арест. Я попросил позвонить моему поверенному. Моя просьба была отклонена. Ингрид также сказали, что никаких звонков поверенному делать нельзя. Я попросил Ингрид принести мой пиджак, паспорт и лекарства, поскольку мне не разрешили вернуться в дом. Позднее Ингрид сказали, что этот арест планировался как "гражданский" и никакого ордера для этого не требовалось. Однако ничего "гражданского" в этом аресте не было!
В течение пары минут я, в наручниках и кандалах, оказался в тюремном фургоне, который двигался вниз по нашей горной дороге в сопровождении полицейского эскорта, мимо нашей картинной галереи прямиком в маленький городок, где мы с Ингрид совершали покупки, а затем выехал на шоссе I-40 в сторону Ноксвиллского офиса иммиграционной службы; там меня встретили, сфотографировали и взяли отпечатки пальцев. Меня сняли на полароид на фоне стены какого-то гаража, помещавшегося в пустом блочном здании. Это фото было позднее подрезано и прикреплено на документы. Когда я вошел внутрь, мне дали подписать какие-то бумаги, лежащие на столе одного из чиновников. На них были желтые отметки, там была чья-то надпись от руки: "Проставить сегодняшнюю дату здесь". У одного из офицеров иммиграционной службы, не связанного напрямую с моим делом, за спиной на стене висел израильский флаг величиной метр на полтора. Надо ли говорить, что это довольно странное украшение для иммиграционной службы США!
После этого меня снова посадили в тюремный фургон и, в наручниках и кандалах, везли час с четвертью или полтора часа сквозь перегруженное движение из Ноксвилла в ближайшую тюрьму, в холодное недружелюбное место. Процедура встречи заняла там более четырех часов. Меня поместили в ледяную бетонную камеру — даже сиденья и полы были из бетона. Там я сидел до глубокой ночи. Лекарства, которые я привез с собой, были у меня отняты. В результате у меня начало подниматься давление. Медсестры, к которым меня отвели — по-прежнему в наручниках и кандалах, — сказали мне, что оно опасно высокое.
Меня поместили в двухместную камеру, которую не открывали 24 часа в сутки. Лишь через два или три дня мне позволили позвонить Ингрид и принять короткий душ — я не помню точно, когда именно это случилось. Мой однокамерник оказался инженером-химиком — депрессивный маньяк, галлюцинирующий, весь день разговаривающий с невидимками, а всю ночь прыгающий с кровати и обратно. Он выдавал приказы невидимым собеседникам и считал, что его обвиняет ЦРУ; он громко разговаривал с "президентом" по воображаемому телефону. Он ужасно вонял, очевидно, не мылся неделями. Он постоянно изводил охрану, вызывая ее посреди ночи. Наконец, за мной пришли охранники — шесть или семь человек — велели спуститься с моей верхней полки, собрать матрац и пожитки и выбираться из камеры. Я стоял в коридоре и слышал крики, стоны и удары. Я увидел брызги крови на стене, а потом моего сокамерника утащили за ногу в другую тюремную зону. Я видел его несколько дней спустя, когда охранники вели его из медпункта. Он был весь в синяках, вся голова была в черно-синих отливах.
На этот раз меня поместили в двухместную камеру со спокойным, тихо разговаривающим 65-летним парикмахером, который пытался застрелить собственную мать. Он был добр ко мне, помогал мне. Теперь я почти влился в общий контингент тюрьмы — половина из заключенных были черные, мексиканцы и индейцы, остальные — белые, в основном из района Смоки Маунтинс. Это были отъявленные преступники, убийцы, грабители банков, угонщики автомобилей. Почти все они были рецидивистами. Многие имели 25-30-летние сроки. В этом месте явственно чувствовались злоба, гнев и крушение надежд.
Охранники были недружелюбны, холодны, резки. Один из них разбудил меня среди ночи, ткнув фонарем под ребра за то, что я оставил книгу на подоконнике.
Пришло воскресенье, и я услышал лай собак. Нам всем приказали вернуться в камеры, а команды особого назначения, в черной униформе, с собаками, систематически переходили из камеры в камеру, бросали нас на пол лицом вниз, надевали наручники на руки, скрещенные за спиной. Они выносили нас из камер, как мешки картошки, под командные крики копов "нового мирового порядка", прятавших свои лица за шлемами-забралами. Они обыскивали наши карманы, кровати, пластиковые ведра. Собаки с истекающими слюной пастями были в основном доберманами и немецкими овчарками — их держали на цепях в полуметре от наших голов. Молодые красивые женщины в облегающей черной униформе забирались на лежащих ниц, дрожащих от страха мужчин — у многих ручьями лились слезы. Женщины снимали своих несчастных пленников на мини-камеры, смеялись и шутили, ощущая собственную власть. Для чего снималось это видео?
Я прожил там две недели, и это терроризирование заключенных происходило в оба уикэнда. К счастью, мне не довелось попасть на "вечеринку" во второй раз: меня навестил мой американский поверенный, на которого вышла к тому времени Ингрид, и я в тот момент находился в зоне для посещений. Он выяснил, что, по слухам, меня собираются депортировать из США в Германию, откуда я родом, несмотря на то, что сорок последних лет я прожил в Канаде.
Этот адвокат подал запрос в районный суд, чтобы мне было позволено повидаться с судьей и рассказать ему, что произошло, — запрос был отклонен в тот же день. Мы обжаловали это решение на следующий день в шестом окружном суде Цинциннати, где по сей день зависла эта тяжба. Согласно процессуальным нормам суда, меня нельзя было освобождать из тюрьмы и куда-либо депортировать до того, как произойдет встреча с судьей. Однако именно это и случилось несколько ночей спустя, 17 февраля, в национальный американский праздник День президента.
В полтретьего ночи меня разбудил громкий стук в дверь и приказ собираться. К половине пятого пришли охранники, чтобы вести меня "на выпуск". Мне дали принять душ, напоили ледяным чаем и вернули гражданскую одежду. Из-за праздника они не могли вернуть мне мои лекарства и 400 долларов, которые были при мне при аресте. До сих пор эти деньги мне не возвращены.
Меня доставили в аэропорт Ноксвилла без единого цента в кармане и без лекарств. В восьмом часу утра мы сели на самолет до Атланты, штат Джорджия, куда приземлились через два часа. Мне не говорили, куда меня везут, однако я увидел знак у стойки в аэропорту: Буффало, штат Нью-Йорк. Я понял, что они собираются доставить меня в Канаду, а не в Германию.
У меня не было возможности сообщить Ингрид, где я нахожусь и что со мной. До сего дня ни одно из ведомств не вышло на Ингрид — ни по телефону, ни через письмо или личную встречу — чтобы объяснить, а тем более оправдать мой арест.
Мы прибыли в Буффало, штат Нью-Йорк, в 11.30, в жуткий снегопад. Там мне было заявлено, что мне запрещено посещение Соединенных Штатов в течение 20 лет — это значит, что первый шанс увидеться у нас с Ингрид появится, когда ей будет 87, а мне — 84 года. Меня перевели через канадскую границу и доставили в комнату Канадской иммиграционной службы у моста Мира. Было много громких разговоров и жестикуляций. В результате меня вновь вернули на территорию США — по-прежнему при сильном снегопаде. Кажется, мы несколько часов скользили по дороге, пока, наконец, я не увидел знак "Аттика, штат Нью-Йорк, тюрьма повышенной безопасности". К счастью, автомобиль свернул не туда, и наконец к закату мы прибыли в Батейвию.
Та тюрьма стояла посреди ветров в сельской глубинке. Это было сооружение с плоской крышей, окруженное высокими заборами с колючей проволокой, поисковыми фонарями, с маленьким бараком для охраны и шлагбаумом — все напоминало фильм "Доктор Живаго". Огромные двухметровые охранники, одетые на русский манер в меховые шапки и темно-зеленые шинели, вышли проверить бумаги и груз. Сооружение выглядело довольно новым, очень чистым и хорошо продуманным. К сожалению, пробыл я там меньше двух дней, а потом меня снова доставили в Канаду, на этот раз успешно.
19 февраля меня депортировали через мост Мира в Форт Эри. Там меня периодически допрашивали в течение семи или восьми часов. Мне позволили позвонить Ингрид, моему адвокату и, через пару часов, моим шотландским друзьям в Гамильтоне, провинция Онтарио. Они привезли мне столь нужные мне деньги.
Меня "арестовали" снова — я думал, что я и так уже арестован! — и доставили в Торольд, в центр задержания района Ниагара, где через несколько недель меня "арестовали" в третий раз — на этот раз прямо в моей камере.
Министерским постановлением на меня навесили "риск в ненадежности" для Канады — НЕ за то, что я сделал за 42 года ответственного проживания в этой стране, где у меня не было приводов в полицию, а за те дела, которые "мог" наделать в будущем кто-то еще, прочтя мои открытия в сфере темного бизнеса под названием "Холокост".
Я прибыл в Канаду в 1958 году — девятнадцатилетний парень искал нормальную жизнь. Меня будут судить в возрасте 64 лет на закрытых слушаниях, и ни я, ни мой поверенный не будут знать, что обо мне говорят, и тем более, кто выступает свидетелем. Я никак не могу защитить себя — кроме как через привлечение общественного интереса.
Может ли такое происходить в Америке — на Земле Свободных и Храбрых?”
ТАБУ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
С ареста моего мужа прошло шесть месяцев. Он по-прежнему находится под максимальным заключением. Ему не позволяют иметь стул, подушку, шариковую ручку. И до сих пор нет уголовного обвинения.
С помощью этого объявления я взываю к общественности.
Если кто-то разбил стекло в моем доме, я могу пойти в полицию и пожаловаться — и могу надеяться, что кто-то будет расследовать это дело. Если кто-то разбил мою жизнь — неужели не будет никакого следствия только из-за того, что мой муж придерживается политически некорректных взглядов, подкрепленных серьезными исследованиями по так называемому Холокосту?
Переосмысление Холокоста, ревизионизм — это не культ или подрывная идеология. Это научная методология, предназначенная для различения истины и лжи. Исследования показали, что Холокост — не "самодоказывающая система", но все западные правительства все равно встают грудью на его защиту. У него есть власть наносить людям вред и власть заставлять их молчать. Это — центральное табу нашего времени.
Можно сказать, это Холокост превратился в культ и подрывную идеологию!
Не так давно я заплатила за рекламное объявление в одной из центральных американских газет. Вопрос, заданный мной народным избранникам моей страны, прост:
Что подразумевается под Холокостом? ИСТОРИЯ? Или ДОГМА?
Если Холокост — это история, то он ДОЛЖЕН быть открыт для исследований, как любая другая историческая гипотеза.
Если, с другой стороны, Холокост является религиозной догмой, то ему нет места в учебных пособиях правоохранительных сил, существующих на деньги налогоплательщиков.
В годы моей молодости я жила под властью четырех диктаторов — Сталина и Гитлера в Европе, Перона и Стресснера в Южной Америке. Когда я приехала в Америку, я полагала, что попала в рай, где царят справедливость, закон и порядок. Я с готовностью и гордостью стала гражданином США. И я хотела бы думать, что в Америке по-прежнему есть место для взглядов диссидента.
Или я ошибаюсь?
Одобряет ли мое собственное правительство действия американских сил правопорядка, которые, словно наймиты чужих интересов, уводят законопослушного человека пенсионного возраста прочь в наручниках и кандалах, чтобы в итоге поместить его на месяцы под максимальное заключение без просвета на будущее — только за то, что он подвергает сомнению утверждения, демонизирующие его народ, немцев поколения Второй мировой войны?
Табу пало на американскую землю — табу позы и притворства. Кажется, американское правительство дало ему зеленый свет. И все равно его утверждения безосновательны. Они должны быть проверены. Пришло время проверить их. Пришло время задать трудные вопросы.
Я попрошу членов моего Конгресса и моего Сената предпринять быстрые и конкретные шаги, чтобы вернуть мне моего мужа, с которым я разделяю политически некорректные взгляды. Я прошу этих людей принципов и мужества выступить с защитой против оскорблений со стороны лобби Холокоста, и сделать это с выдержкой и убеждением. Я прошу этих людей чести, избранных, чтобы служить американскому народу, не прикрываться политически корректным фиговым листом, когда лобби Холокоста кричит "Фу!"
Но на этом я не остановлюсь! Я прошу русского президента Владимира Путина вмешаться и осудить эти оскорбления на правительственном уровне — точно так же, как в свое время Америка осуждала тоталитарные действия Советской России. Я прошу русских людей вырезать письмо, помещенное ниже, и отослать его в Кремль. Пожалуйста, сделайте это ради человека, который не сделал ничего дурного — но просто жил в согласии со своей совестью!
КРЕМЛЬ. ПУТИНУ.
Уважаемый президент Путин!
Вероятно, Вы не знаете о моем муже, Эрнсте Цюнделе, но сотням тысяч людей по всему миру хорошо знакомо это имя. Эрнст Цюндель — это тот самый человек, который, находясь в злобном окружении могущественного политического лобби, в 1988 году выслал из Канады в г. Освенцим исследовательскую группу для выяснения при помощи судебных методов, действительно ли во время Второй мировой войны там применялось отравление газом заключенных концлагеря, — и выяснил, что этого не было. Наука не лжет, научные открытия могут быть подвергнуты проверке. Свидетельства Цюнделя должны быть приняты или опровергнуты в режиме свободного обмена идей. С тех самых пор мой муж взывает к свободной и беспристрастной общественной дискуссии в надежде, что о его открытиях узнают.
Канадское лобби Холокоста не простило Эрнста Цюнделя. Недавно он был арестован на территории Соединенных Штатов — якобы за то, что пропустил собеседование с официальными лицами из Службы иммиграции и натурализации. Без суда, без слушаний, без помощи: вместо этого — кандалы и наручники, и жестокое заключение в четырех тюрьмах длительного содержания: сначала в США, а затем в Канаде. По каналам СМИ распространилась ложная весть о том, что он якобы "просрочил свою визу". Это не так. Он женился на гражданке США, и у нас имеются неопровержимые свидетельства того, что он имел все законные основания находиться здесь, в США. Каково же "наказание" для него, новичка? Двадцать лет запрета на посещение США!
Жестокое обращение с моим мужем со стороны официальных лиц двух наиболее законопослушных, как многие напрасно считают, демократических государств навевает воспоминания о самых темных днях истории Советской России. Я знаю, о чем говорю. В 1941 году, в возрасте пяти лет, при очень схожих обстоятельствах ареста, я потеряла отца — и никогда больше его не видела!
Я — рожденная в России немка по происхождению, автор удостоенных наград романов, из которых наиболее известен мой ранний роман "Странники" — это вымышленная история жизни моей бабушки, приверженца менонитской веры, также рожденной в России. Не так давно я написала трилогию, охватывающую семь поколений и все важнейшие общественные сдвиги двух последних ужасных, кровавых столетий. Мой народ, мирно живший на Украине с 1789 года, был подвергнут этническим чисткам во времена политических репрессий, и лишь горстка его смогла спастись, бежав в сороковые годы в Германию, а затем в Южную Америку.
Я выросла в джунглях, практически безграмотной и знающей лишь понаслышке о политических реалиях диктатур, перевернувших и воцарившихся в странах вроде России и Германии. Став взрослой, я эмигрировала в Канаду, а затем в Соединенные Штаты, постоянно считая страну, в которой я родилась, исчадием ада, — до тех пор, пока не познакомилась с интеллектуальным движением под названием Ревизионизм.
Мой муж, ныне томящийся за решеткой, известен миру как один из инициаторов Ревизионизма. Эрнст Цюндель обладает глубоким геополитическим пониманием того, как проплаченные интересы настраивают брата против брата, проливают реки крови и слез ради выгоды кучки олигархов, наживающихся на нашей боли. Сегодня я знаю, что Россия, как и Германия, была обращена в жертву. Россия пострадала так же ужасно, как и Германия, — и так же пострадает и Америка, если только не очнется от сна и не придет к пониманию сегодняшних событий в свете того, что еще вчера было так жестоко совершено с законопослушными гражданами.
Относительно жестокого ареста, один из моих русских корреспондентов-ревизионистов назвал Эрнста и меня "американскими отказниками" и выразил свою интеллектуальную солидарность с нами. Это подходящее описание того, кем мы являемся и что мы делаем. Мы отказываемся верить в историческую ложь. Мы отказываемся от диктата, наставляющего нас в том, кто наши друзья, а кого мы должны считать своим врагом. Мы не желаем отказываться от Свободы Слова. Мы не хотим проглатывать состряпанную историю — вроде истории о "Холокосте через отравление газами" — лжи, превратившейся в интеллектуальную удавку для каждой западной страны. Если наши изыскания считаются "ложными", то давайте проведем цивилизованную дискуссию на уважаемом национальном форуме, на котором обе стороны могут предложить свои аргументы и свидетельства — и пусть люди судят нас!
Недавно я прочла эссе русского генерала Анатолия Волкова, озаглавленное "Люди, прислушайтесь к сигналам!" Этот бывший враг Германии протянул руку дружбы, чтобы смягчить политические ошибки прошлого и принести долгожданную панацею как для Германии, так и для России. Я уверена, что миллионы русских людей готовы подписаться под его обращением. Я знаю, что миллионы немцев по всему миру считают, что нет ничего лучше, чем похоронить враждебность Второй мировой войны и снова стать партнерами, друзьями и научными покровителями России. Америка только выиграет от подобного примирения. Америке не нужна еще одна война.
Нам нужно найти путь друг к другу!
Я умоляю вас направить послание к этим миллионам, немцам и русским, а также к миллионам, живущим в Америке и Канаде, о том, что мы — родня, мы не враги. Русский лидер, полный мужества и предвидения, мог бы сказать западному миру, что сегодняшняя Россия наконец-то стала самостоятельной, живущей по демократическим принципам державой, не приемлющей цензуру.
Есть способ устыдить близоруких западных бюрократов за их репрессивные законы — и пробудить народы всего мира перед лицом игр властного капитала в законе, все ближе подталкивающих нас к пугающей бездне. Простой жест, пусть даже символический, сообщит всему миру, что Россия, восставшая из пепла десятилетий репрессий, отбросила прочь свои диктаторские узы. Объявите Эрнста Цюнделя, Узника Совести, средь бела дня "законно" похищенного его бесчестными врагами на американской земле, — самым выдающимся "отказником" Запада — и предложите ему политическое убежище и российский паспорт.
|
