RUSUKRENG
РАЗДЕЛЫ
СПЕЦПРОЕКТЫ
ИНТЕРАКТИВ
ПОМОЩЬ
Раздел / Империя США / Политика

Мертва ли доктрина Буша?

0 В последние месяцы нас усиленно бомбардировали сообщениями о смерти доктрины Буша. Конечно, такие сообщения публиковались и раньше - с тех пор, как эта доктрина была впервые провозглашена, то есть с самого начала того, что я упорно продолжаю называть четвертой мировой войной (если считать, что холодная война была третьей). Почти все эти сообщения прозвучали из уст "реалистов" и либералов-интернационалистов, принадлежащих к старому внешнеполитическому истеблишменту, и все они имели участь, сходную со слухами о смерти Марка Твена - которые, согласно его знаменитому изречению, были "сильно преувеличены". Нимало этим не обескураженные, критики и враги Буша снова взялись за свое. Однако на этот раз их ряды пополнились за счет некоторых консерваторов-традиционалистов, которые всегда ощущали дискомфорт во взаимоотношениях с доктриной, носящей его имя, а теперь перешли от дискомфорта к открытой оппозиции.

Но что действительно ново и куда более удивительно, так это вступление в ряды "критиков Буша" значительного числа моих соратников-неоконсерваторов. Как самые большие энтузиасты доктрины, они с удовольствием рапортовали бы, если бы могли, о сохраняющихся в ней признаках жизни, но их охватило такое разочарование, что один английский журналист не без основания отметил, что для них "слова "Райс" и "Буш" стали элитарным эквивалентом базарной брани". На этой почве они и приступили теперь к составлению некрологов.

Значит ли это, что последние сообщения о смерти доктрины Буша не то что не "сильно", но и вообще не преувеличены и что она в самом деле почила в бозе?

Однако доктрина Буша настолько ложно интерпретировалась, что дать ответ на этот вопрос невозможно без предварительного уяснения того, что в ней на самом деле говорится (и не говорится). И лучший способ это сделать состоит в том, чтобы вернуться к речи, в которой она была изначально сформулирована, - к обращению президента к объединенной сессии конгресса 20 сентября 2001 года.

Анализируя эту речь вскоре после того, как она была произнесена, я обнаружил, что новая доктрина зиждется на трех столпах. Первым был категорический отказ от того вида релятивизма ("для кого-то он террорист, а для кого-то - борец за свободу"), который ранее доминировал в дискуссиях о терроризме, и основанная на этом отказе решимость использовать для оценки "колоссального урона", понесенного нами за девять дней до этого, такие недвусмысленные моральные категории, как "правый" и "виноватый", "добро" и "зло". Но, продолжал президент, мы извлекли из этого урона урок и, "пребывая в горе и гневе, поняли, в чем состоит наша миссия, и осознали, что настало время ее исполнить".

Разъясняя природу этой миссии и данного момента, Буш "превентивно" уличил во лжи тех, кто будет впоследствии утверждать, что идея посеять зерна демократии в Ираке была наскоро состряпанным обоснованием, призванным задним числом прикрыть провал попытки обнаружить там оружие массового поражения. Но правда состоит в том, что идея демократизации была не притянута за уши в подходящий момент, а присутствовала в доктрине с самого начала; более того, эта идея была фундаментальным воодушевляющим принципом ее концепции: "Распространение человеческой свободы, этого великого достижения нашего времени и великой надежды всех времен, зависит теперь от нас. Наш народ, нынешнее поколение американцев… объединит мир в борьбе за достижение этой цели, для чего потребуется вся наша решимость и все наше мужество".

Второй столп, на котором стоит доктрина Буша, - это новая концепция терроризма, которая, наряду с "миссией", восставшей, подобно Фениксу, из развалин 9/11, послужит основанием для вторжения сначала в Афганистан, а затем в Ирак. Согласно прежнему пониманию, террористы были одиночками, борьба с которыми была делом криминально-юридической системы. Вопреки такой трактовке, Буш выдвинул радикально иную концепцию, согласно которой террористов следует рассматривать как нерегулярные войска тех национальных государств, которые им покровительствовали и их поддерживали. Из этой предпосылки следовало, что теракт 9/11 представлял собой объявление войны Соединенным Штатам; поэтому адекватным ответом на него будет решение положиться не на копов, юристов и судей, но на армию и флот.

Превентивно уличая во лжи тех, кто будет позднее обвинять его, что, приняв решение о вторжении в Ирак, он сбил американский народ "с пути истинного", президент сказал: "Наш враг - это подпольная сеть террористов-радикалов и любое правительство, которое ее поддерживает. Наша война с террором начинается с "Аль-Каиды", но на ней не заканчивается. Она не закончится до тех пор, пока не будут найдены, заблокированы и уничтожены все имеющиеся на земле террористические группировки".

Далее было сказано, что война, в которую мы вступаем, будет "длительной кампанией, не похожей ни на одну из тех, которые были ранее известны. В ней будут иметь место как открытые мощные атаки и столкновения, транслируемые по TV, так и тайные операции, о которых мы ничего не узнаем, даже если они будут успешными. Мы перекроем каналы денежного обеспечения террористов, натравим их друг на друга и будем гонять с места на место, пока для них не останется на земле ни убежища, ни укрытия. И мы будем преследовать государства, предоставляющие терроризму помощь или укрытие. …С этого дня любое государство, продолжающее укрывать или поддерживать террористов, будет рассматриваться Соединенными Штатами как враждебный режим".

Пообещав "преследовать государства, предоставляющие терроризму помощь или укрытие", президент затронул третий столп, на котором зиждется его доктрина: решимость предпринимать превентивные действия против готовящихся на нас нападений. Но только три месяца спустя, в речи, произнесенной в ООН 29 января 2002 года, эта идея была сформулирована с полной отчетливостью: "Я не буду ждать, безучастно наблюдая за развитием событий и нарастанием опасности. Я не буду стоять в стороне, пока опасность будет надвигаться все ближе и ближе. Соединенные Штаты Америки не позволят самым опасным режимам мира угрожать нам самым разрушительным в мире оружием".

Но важно не только то, что было сказано, но и то, чего - к добру или к худу - не было сказано президентом. Буш не сказал - вопреки почти всеобщему убеждению, - что он будет действовать в одностороннем порядке; он не сказал, что не будет обращать внимания на мнения наших союзников; он не сказал, что будет игнорировать ООН. Не сказал он и того (вопреки недобросовестным утверждениям тех, кто пытается использовать в своей ожесточенной борьбе против Буша тот аргумент, что он "преувеличил" исходившую от Саддама Хусейна угрозу), что превентивные действия могут считаться легитимными только в том случае, если они будут предприняты перед лицом "непосредственной" угрозы. Он не использовал этого слова и несколько месяцев спустя, когда в следующем важном выступлении, посвященном своей доктрине, повторил ту же мысль: "Если мы будем ждать, пока угрозы полностью не материализуются, то упустим дорогое время. …В войне с террором нельзя победить, используя оборонительную тактику. Мы должны перенести боевые действия на вражескую территорию. Сорвать планы противника и предотвратить самые опасные угрозы прежде, чем они обретут отчетливые очертания".

Президент объяснил, в чем причина того, что действовать необходимо уже теперь. Дело в том, что стратегия, которая была принята по отношению к Советскому Союзу во время холодной войны (или третьей мировой, по моему исчислению), утратила эффективность "в мире, в который мы вступили" - в мире, в котором "неуравновешенные диктаторы, обладающие оружием массового поражения, могут почти открыто доставить это оружие, включая ракеты, куда им понадобится, или тайно снабдить им своих союзников-террористов".

Заложив таким образом основы новой американской политики на "большом Ближнем Востоке", президент столкнулся с проблемой: как эта политика может и должна быть применена к Ближнему Востоку в узком смысле слова - а именно к конфликту между Израилем и палестинцами? В октябре 2001 года, всего через месяц после 9/11, Джордж Буш стал первым американским президентом, открыто выступившим за создание Палестинского государства как за единственный путь к решению этого конфликта. Однако в июне 2002 года он пришел к осознанию разительного противоречия между собственной доктриной и своей поддержкой создания Палестинского государства, которое, как к тому времени стало ясно, неизбежно управлялось бы террористами типа Ясира Арафата и его сподвижников. Поэтому он добавил ряд дополнительных условий к своей дотоле безусловной приверженности к созданию палестинской государственности: "Сегодня палестинские власти поощряют терроризм, а не борются с ним. Это абсолютно неприемлемо. И Соединенные Штаты не поддержат создания Палестинского государства, пока его лидеры не вступят в реальную борьбу с террористами и не ликвидируют их инфраструктуру".

Это, добавил он, потребует избрания "новых лидеров", которые приступят к созданию "совершенно новых политических и экономических институтов, базирующихся на демократии и рыночной экономике, и предпримут реальные действия по борьбе с террором".

А поскольку Буш признал, что палестинцы были "пешками в ближневосточном конфликте" - очевидным образом имея в виду войну, которую арабо-мусульманский мир вел против Израиля "на протяжении десятилетий", - он распространил свои требования и на весь этот мир в целом: "Я сказал ранее, что государства могут быть только с нами или против нас в борьбе с террором. Чтобы быть на стороне мира, государства должны действовать. Каждый лидер, действительно приверженный делу мира, должен покончить с подстрекательством к насилию в официальных СМИ и публично осудить действия террористов-смертников. Каждое государство, реально стремящееся к миру, должно поставить преграду потоку денег, вооружений и боевиков, направляемых террористическим группировкам, борющимся за уничтожение Израиля, включая "Хамас", "Исламский джихад" и "Хезболлу". Каждое государство, стремящееся к миру, должно блокировать снабжение этих группировок Ираном и выступить против таких поддерживающих террор государств, как Ирак. Что касается Сирии, то она должна выбрать правильную сторону в войне с террором, закрыв лагеря подготовки террористов и выдворив со своей территории террористические организации".

Четко сформулировав эти важные условия, Буш устранил противоречие между ведением войны с террором на "большом Ближнем Востоке" и поддержкой создания управляемого террористами Палестинского государства на Ближнем Востоке в узком смысле слова. Тот комментарий, с которым я выступил по поводу этих идей вскоре после того, как они были провозглашены, до сих пор представляется мне правильным:

"После того, как были ликвидированы имевшиеся в ней противоречия, а обусловленная ими неустойчивость была устранена путем добавления четвертого столпа для ее поддержки, доктрина Буша приобрела твердость, логическую последовательность и завершенность".

Если проанализировать последующие речи президента, а также его замечания на пресс-конференциях и других официальных мероприятиях, выяснится, что не видно ни малейших признаков того, что сегодня Джордж Буш менее, чем в самом начале, привержен тем четырем постулатам, которые в совокупности составляют основу носящей его имя доктрины.

Хорошим примером может послужить в этом плане вторая инаугурационная речь Буша, произнесенная 20 января 2005 года. Во время предвыборной кампании (которая и привела к тому, что Бушу была предоставлена возможность произнести эту речь), несмотря на политические соображения, которые могли бы заставить его проявлять большую осторожность, Буш снова и снова подтверждал, что он верит в обоснованность своей доктрины и преисполнен решимости придерживаться ее как в целом, так и в отношении всех ее взаимосвязанных элементов. Буш не уставал повторять обещание, что, если его переизберут, он будет продолжать работать над распространением свободы на всем большом Ближнем Востоке; что он не откажется от войны против терроризма (главным фронтом которой был в то время Ирак); что он оставляет за собой право наносить превентивные удары для предотвращения надвигающихся угроз; и что он будет последователен в своем отказе поддерживать создание Палестинского государства до тех пор, пока лидеры палестинцев не отвергнут терроризм и не начнут проводить демократические реформы.

Тем не менее сразу после того, как Буш был переизбран на основании этих обещаний, стали распространяться предсказания, что во второй период своего правления он будет вынужден от них отступиться, нравится ему это или нет. Некоторые говорили, что, ввиду неблагоприятного развития событий в Ираке, Буш утратит политическую поддержку, необходимую для дальнейшего осуществления своей доктрины. Другие ссылались на исторический "закон", согласно которому президенты, переизбранные на второй срок, всегда были вынуждены проводить более умеренную политику. И очень многие были уверены, что неизбежное столкновение теории с суровой реальностью убьет доктрину Буша, разоблачив ее как утопическую фантазию.

Хотя у него, наверное, стоял звон в ушах от всех этих кликушеских причитаний, Буш, принимая присягу, демонстративно подтвердил свою верность доктрине, носящей его имя, причем сделал это еще более красноречиво, более твердо и более недвусмысленно, чем в серии речей, в которых она была впервые провозглашена три года назад.

Об отказе от морального релятивизма: "Мы будем настойчиво разъяснять, какой выбор стоит перед каждым лидером и перед каждым государством: это моральный выбор между угнетением, которое всегда неправо, и свободой, которая вечно права. …Мы убеждены в своей правоте, потому что свобода - это вечная надежда человечества, маяк в ночи, влечение души".

О новой концепции терроризма и политических причинах нападения, которому мы подверглись 9/11: "Мы осознали нашу уязвимость - и мы увидели ее самый глубокий источник. Пока целые регионы мира томятся под гнетом тирании - приверженные к идеологиям, которые питают ненависть и оправдывают убийства, - насилие будет возрастать и приобретать все большую разрушительную силу, оно будет преодолевать самые защищенные рубежи и превратится в смертельную угрозу".

О распространении демократии и ответной реакции на терроризм: "Существует только одна сила в истории, которая может сломить правление ненависти и злобы, разоблачить претензии тиранов и вознаградить надежды достойных и толерантных; эта сила - человеческая свобода. …Жизненные интересы Америки и наши глубочайшие верования сводятся ныне к одному - к борьбе за свободу. …Поэтому политика Соединенных Штатов должна состоять в поддержке развития демократических движений и институтов в каждой стране и в каждой культуре".

О природе и продолжительности войны, которая была нам объявлена 9/11, и что будет означать победа в этой войне: "Это не та цель, которая может быть достигнута исключительно силой оружия, хотя мы будем защищать себя и наших друзей и силой оружия, если в этом возникнет необходимость. …Великая цель покончить с тиранией достижима при условии, что на ней сконцентрируют усилия целые поколения".

О решимости прибегнуть к превентивным действиям: "Мой самый высокий долг - защищать это государство и этот народ против возможных нападений и надвигающихся угроз".

Эти слова могут послужить убедительным ответом тем, кто утверждает, что Буш готов отречься от первых трех столпов своей доктрины. А как насчет четвертого? Поскольку вторая инаугурационная речь была сформулирована в самых абстрактных категориях, в ней не содержалось упоминаний об Израиле или палестинцах (в ней не были названы также ни Ирак, ни Афганистан). Однако за две недели до этой речи Буш уже ясно дал понять, что четвертый столп доктрины твердо стоит на своем месте. Он сделал это во время послевыборного визита в Канаду, где снова было сказано, что поддержка создания Палестинского государства возможна только после того, как палестинцы откажутся от террора и приступят к проведению демократических реформ: "Достижение мира на Святой земле - это не вопрос давления той или другой стороны относительно конфигурации границ или места поселений. Такой подход уже применялся в прошлом - и не привел к успеху. Когда мы ведем переговоры о мире, нужно иметь в виду суть дела, которая состоит в необходимости создания палестинской демократии".

Когда я пишу эти строки, наступает девятнадцатый месяц второго срока Буша, и теперь уже очевидно, что президент не упускал ни одного случая недвусмысленно подтвердить свою приверженность к доктрине, носящей его имя. В таком случае на что же опираются бесчисленные критики президента, провозглашающие на каждом углу, что сам Буш больше не верит в правильность своей доктрины и в ее жизнеспособность?

Ярким примером такой критики может послужить получившая широкий резонанс редакционная статья журнала Time "Конец ковбойской дипломатии" (17 июля 2006 года), в которой утверждается, что первым показателем изменений, произошедших в уме и сердце Буша, является "смягчение тона" его высказываний. В качестве примера Time ссылается на совместную с Тони Блэром пресс-конференцию, на которой "Буш отказался от риторики Дикого Запада насчет поимки врагов "живыми или мертвыми", признав, что "в некоторых частях мира они были неправильно истолкованы". "Не менее показательным" является, по мнению газеты, "реакция Буша на проведенные Северной Кореей ядерные испытания. Согласно старой доктрине Буша, вызывающее поведение диктатора типа Ким Чен Ира вполне заслуживает наказания в виде угрозы со стороны США карательных действий - или по меньшей мере резкой риторики. Вместо этого администрация говорила в связи с этим преимущественно о необходимости многостороннего подхода к проблеме".

Затем Time цитирует эксперта-политолога из Принстона, который объясняет эту предполагаемую перемену "крахом доктрины". Или, согласно экстравагантной формулировке самой газеты, "ковбойская дипломатия накрылась медным тазом".

Беда этого газетного анализа в том, что он исходит из ложной предпосылки о доктрине Буша и ее авторе. Повторю еще раз то, что - судя по настойчивости, с которой возобновляется этот упрек, - нужно повторять снова и снова: того "унилатералистского видения американской силы и форм ее применения", которое Time называет "краеугольным камнем" доктрины Буша, в самой доктрине нет и никогда не было. Ни в одной из речей, в которых излагались идеи президента на этот счет, ни прямо, ни косвенно не было сказано, что доктрина предписывает действовать в одностороннем порядке или запрещает искать союзников по борьбе с террором; еще менее оправданным представляется мнение, что она основывается на убеждении (снова воспользуемся формулировками журнала Time), "что США могут проводить столь амбициозную стратегию, как перекраивание Ближнего Востока… без малейшей международной легитимизации и сотрудничества с другими странами, которые бы ее поддержали".

В реальности дело обстоит прямо противоположным образом. Сошлюсь на изданную в 2002 году Стратегию национальной безопасности (National Security Strategy), в которой можно найти дальнейшую разработку положений, высказывавшихся в речах президента после 9/11:

"Мы также руководствуемся убеждением, что ни одно государство не может построить более безопасный и более благоустроенный мир в одиночку. Альянсы и международные институты могут преумножить силу стран, любящих свободу. Наша страна является сторонником тесного сотрудничества с такими устойчивыми и авторитетными институциями, как Организация Объединенных Наций, Всемирная торговая организация, Организация американских государств и НАТО, равно как и с другими долговременными союзами и альянсами. Новые коалиции людей доброй воли могут восполнить недостатки существующих международных институтов. В любом случае необходимо очень серьезно относиться к международным обязательствам. Государство не должно брать их на себя чисто символически, в расчете на приобретение выгод и не имея намерения строго следовать их духу и букве".

И снова:

"Соединенные Штаты не смогут достичь сколько-нибудь серьезных изменений к лучшему в мире без тесного сотрудничества со своими союзниками и друзьями в Канаде и в Европе. Европа является также колыбелью и базой двух самых сильных и самых влиятельных международных институтов в мире: Организации Северо-Атлантического договора (НАТО), которая с момента своего основания была оплотом трансатлантической и внутриевропейской безопасности, и Европейского Союза (ЕС), нашего незаменимого партнера по международной торговле".

Так было вначале, когда, по мнению критиков Буша, "ковбойская дипломатия" была в самом разгаре, и так было два года спустя, в январе 2004-го, когда президент заявил в своем ежегодном обращении к конгрессу и американскому народу "О положении страны": "Когда мы дискутируем у себя дома, мы не должны игнорировать жизненно важного вклада в дело мира наших международных партнеров или недооценивать принесенные ими жертвы. С самого начала Америка стремилась добиться международной поддержки наших операций в Афганистане и в Ираке, и мы добились такой поддержки".

Те же идеи были высказаны Бушем и через год, во второй инаугурационной речи: "Все союзники Соединенных Штатов могут быть уверены: мы ценим вашу дружбу, мы полагаемся на ваши советы, и мы зависим от вашей помощи".

К этому недвусмысленному заявлению Буш присовокупил предупреждение: "Однако есть разница: одно дело - возглавить коалицию из многих стран, и совсем другое - спасовать перед возражениями немногих. Американцы никогда не будут испрашивать разрешения на защиту безопасности своей страны".

При более здоровом политическом климате подобное предостережение было бы воспринято как само собой разумеющееся. Ибо кто может всерьез поверить, что какое-нибудь государство, тем более такое могущественное, как США, передаст другим странам, действующим по своей инициативе или по мандату ООН, право решать, что оно должно и чего не должно делать в защиту собственной безопасности? В рассматриваемом нами случае это означало бы спасовать перед желаниями Франции и Германии и перед Советом безопасности ООН. Повторюсь: безумие такого курса было бы самоочевидным при более здоровом политическом климате. Но, поскольку редакционная статья журнала Time напомнила, что это не очевидно, Питер Венер (Peter Wehner), член президентской администрации, взял на себя труд порассуждать на эту тему: "Должна ли страна быть парализована, если она не получит поддержку со стороны Совета безопасности? Сколько государств должны поддержать ту или иную акцию, чтобы она считалась достаточно многосторонней и потому оправданной и легитимной? Десять? Пятьдесят? Сто пятьдесят? И что произойдет, если какое-нибудь государство - возможно, руководствуясь нечистоплотными помыслами, если не прямо коррупционными мотивами, - будет делать все от него зависящее, чтобы не допустить проведения этой акции?"

Хорошие вопросы, особенно первый и последний1. Рискну высказать убеждение, что обвинение в "унилатерализме" (как и его неизменный спутник - обвинение в "стремлении к разжиганию войны") всегда было ничем иным, как респектабельно звучащим прикрытием для попыток тех или иных стран (в данном случае Франции и Германии и их верных друзей в самих Соединенных Штатах) связать американского Гулливера. Подобные обвинения были недобросовестными и тогда, когда Буш, которого трудно было заподозрить в "стремлении к разжиганию войны" и готовности прибегнуть к оружию "при первом удобном случае", если он потратил восемь долгих месяцев на дипломатические маневры в надежде получить одобрение возможного использования силы против Саддама Хусейна, и если он неоднократно обращался в Совет безопасности с просьбой отреагировать на наглое пренебрежение, с каким иракский тиран отказывался выполнять ряд резолюций того же СБ. Только после того, как всякому, имеющему глаза, стала совершенно очевидной тщетность всех этих увещеваний, Буш решил прибегнуть к военной силе. Но и тогда он действовал не в одностороннем порядке: кроме Британии, к "коалиции доброй воли" присоединились не менее 49 государств.

Короче говоря, тот факт, что президент впоследствии много говорил о дипломатии и многосторонних переговорах, не имеет отношения к вопросу о том, мертва ли доктрина Буша, поскольку в ней с самого начала не отвергалась ни дипломатия, ни многостороннее сотрудничество. Что же касается ядерных амбиций Северной Кореи и Ирана, то в этих случаях администрация выбрала в качестве главного инструмента (опять же неизвестно, к добру или к худу, но включая так называемый "ковбойской период") многосторонние дипломатические усилия.

В отличие от недобросовестно приписываемого президенту принципиального "унилатерализма", право на превентивный удар - это реальный, а не мифический "краеугольный камень" доктрины Буша. Это право, доводит до нашего сведения Time, было дискредитировано "деяниями США в Ираке", которые обернулись "не только первой, но и последней лабораторией превентивной войны". Так это или нет, покажут следующие два года, но на сегодняшний день не видно никаких признаков того, что президент изменил свое мнение о превентивных действиях как последнем ресурсе предотвращения надвигающейся угрозы. Если президент отказался от этой идеи, то почему он так упорно отказывается сказать об этом применительно к Ирану, повторяя, когда его об этом спрашивают, что "все возможности остаются открытыми"?

Так же обстоит дело и с третьей "подпоркой" (по выражению журнала), или столпом, доктрины Буша (тем, который я назвал первым). В редакционной статье Time говорится, что "цель распространения демократии как средства защиты от терроризма" также была подорвана, но не столько событиями в Ираке, сколько "сложностью международной обстановки". В результате наблюдается "явное ослабление приверженности администрации к идеалам свободы и соответствующему плану действий". В качестве примера Time приводит неспособность администрации путем оказания давления на Египет, Россию и Китай добиться усиления демократических институтов в этих странах, а также тот факт, что некоторые выборы, которые она спонсировала, "привели к власти правительства, более, а не менее сочувствующие экстремизму".

Что бы ни продемонстрировали эти случаи в плане осуществления "соответствующего плана действий" (о чем пойдет речь ниже), трудно поверить, что Буш утратил веру в ее идеалы и готов отступиться от них, если он так убедительно заявил о своей приверженности к этим идеалам во второй инаугурационной речи всего восемнадцать месяцев назад и недвусмысленно подтвердил это в своем ежегодном обращении к конгрессу и американскому народу не далее как в январе 2004 года: "В области внешней политики наша страна преследует долгосрочную историческую цель: мы стремимся покончить с тиранией в нашем мире. Некоторые скептически относятся к этой цели, расценивая ее как неосуществимую и идеалистичную. В реальности, однако, от ее достижения зависит будущее Америки. Одиннадцатого сентября 2001 года мы обнаружили, что проблемы, возникшие в неэффективном репрессивном государстве, расположенном в семи тысячах миль от США, могут принести в нашу страну смерть и разрушения. Диктатуры укрывают террористов, подпитывают ненависть и радикализм и стремятся к обладанию оружием массового поражения. Демократии же позволяют заменить ненависть надеждой, уважением к правам граждан и их соседей и присоединяются к борьбе с террором".

Что снова возвращает нас к четвертому пункту, или столпу, доктрины Буша - к ее видению того, как конфликт между Израилем и палестинцами вписывается в более широкую картину войны с исламистским терроризмом. Time видит в якобы изменившемся отношении Буша к этой проблеме едва ли не главное доказательство "явного ослабления приверженности администрации к идеалам свободы и соответствующему плану действий". Здесь имеется в виду тот факт, что Буш ответил на победу "Хамаса" ("группировки, - с подчеркнутым беспристрастием добавляет журнал, - которую США и Европа относят к числу террористических организаций") введением "международного запрета на помощь демократически избранному палестинскому правительству". Но, разумеется, этот ответ свидетельствует о чем-то прямо противоположном "ослаблению приверженности к идеалам свободы" и к доктрине в целом. Конечно, это показывает, что Буш остается верным своему обещанию, что (повторю цитату) "Соединенные Штаты не поддержат создания Палестинского государства, пока его лидеры не вступят в настоящую борьбу с террористами и не ликвидируют их инфраструктуру".

И, конечно, этим доказывается бессмысленность без устали воспроизводимой мантры о том, что Буш "упрощенно" трактует выборы как альфу и омегу демократизации и якобы считает, что партия, победившая на свободных выборах, уже в силу одного этого факта имеет право претендовать на американскую поддержку, даже если она причастна к террористической деятельности. Как отметил президент в своем обращении к конгрессу и американскому народу 2006 года: "Единственный способ разгромить террористов состоит в том, чтобы подорвать их обскурантистское мировоззрение, основанное на ненависти и страхе, предложив в качестве привлекательной альтернативы политическую свободу и мирную эволюцию. Поэтому Соединенные Штаты Америки поддерживают демократические реформы на всем большом Ближнем Востоке. Выборы в этом отношении жизненно важны, но это только начало. Построение демократии требует уважения к закону, защиты меньшинств и сильных, ответственных институтов, более устойчивых и долговечных, чем избирательная комиссия, которая успела провести только одни выборы".

Словно бы в ответ журналу Time, у которого создалось впечатление, что Буш больше не верит в собственную доктрину, Филип Гордон из Brookings Institution в статье, напечатанной в журнале Foreign Affairs ("Конец революции Буша", июль-август 2006), по крайней мере признает, что "президент и большая часть его команды все еще придерживаются основных положений доктрины Буша". Однако Гордон - как и подобает бойцу бастиона старого внешнеполитического истеблишмента, публикующемуся в журнале, который является традиционным органом Совета по внешней политике (Council on Foreign Relations), - утверждает, что "бюджетные, политические и дипломатические реалии, которые первая команда Буша пыталась игнорировать, начали давать о себе знать". В результате чего происходит "завершение революции Буша" и "возвращение к реализму", за которое старый внешнеполитический истеблишмент ратовал на протяжении всего периода времени после 9/11.

Желая доказать этот тезис, Гордон воспроизводит набившую оскомину литанию предполагаемых провалов - во многом тех же самых, что и перечисленные в Time, - вызванных стремлением Буша "видоизменить внешнюю политику США": неудача в Ираке, "снижение легитимности и популярности США за границей", снижение уровня политической поддержки в самой Америке. Когда Буш столкнулся со всеми этими проблемами, ему ничего не оставалось делать, как перейти к более умеренной "тональности и стилю" и взять на вооружение ("лучше поздно, чем никогда") дипломатию того типа, которую он прежде презирал. По мнению Гордона, примером "нового старого" подхода может послужить позиция администрации по отношению к Северной Корее и Ирану.

В отличие почти от всех своих коллег по внешнеполитическому истеблишменту, которые просто игнорируют успехи, достигнутые под эгидой доктрины Буша, Гордон признает некоторые из них, включая "успешные выборы в Ираке и Афганистане, революцию в Ливане и последующий вывод из этой страны сирийских войск, ядерное разоружение Ливии и шаги по направлению к демократии в других регионах мира".

У читателя может возникнуть надежда, что ему дадут передохнуть: ведь если сделано что-то хорошее, естественно предположить, что в будущем появится возможность развить успех. Но не тут-то было: чего больше всего опасается автор, так это "возобновления прогресса в этих областях". Почему? Потому что дальнейший прогресс "может придать новые силы идее, что преисполненные решимости Соединенные Штаты способны изменить мир и снабдить новыми аргументами тех, кто верит, что Буш не должен колебаться в продвижении своей доктрины".

Иными словами, будет лучше, если Соединенные Штаты потерпят поражение, чем если доктрина Буша воскреснет, подобно Лазарю, и затем вернется, чтобы достичь своей амбициозной цели - сделать Ближний Восток безопасным для Америки, сделав его безопасным для демократии.

Несколько иного взгляда придерживаются Чарльз А. Купчан и Рей Такей (Ray Takeyh), также тесно связанные с Советом по внешней политике и с некоторыми другими бастионами старого внешнеполитического истеблишмента. По их мнению, в доктрине Буша, хотя и распростертой на смертном одре, осталось достаточно жизненной энергии, чтобы можно было возложить на нее ответственность за войну, разразившуюся этим летом между Израилем и исламистами в лице "Хамаса" и "Хезболлы". Как и подобает либералам-интернационалистам, Купчан и Такей скрепя сердце вынуждены признать, что администрация Буша, возможно, стремилась к достижению благих целей на Ближнем Востоке - к "умиротворению путем экономической и политической либерализации". Но ее "идеологические амбиции и политическая некомпетентность привели к тому, что она добилась только воспламенения этого региона". Если бы Буш не "отказался от дипломатических усилий в духе Клинтона" и если бы администрация активно занялась "мирным процессом", она "дала бы возможность укрепиться слабым росткам примирения, которые поддерживали хрупкий мир в этом взрывоопасном регионе".

Это замечание способно удивить кого угодно, поскольку все, кроме представителей старого внешнеполитического истеблишмента, знают, чего стоили "ростки примирения" и к чему привел "мирный процесс" - не к миру между Израилем и палестинцами, сколь угодно слабому и хрупкому, а к многолетнему палестинскому террору и, наконец, к войне, известной как вторая интифада. Более того, как показал Джейкоб Вейсберг в статье под названием "Не сваливайте все на Буша: война в Ливане разразилась не по его вине", администрация Буша "не упускала ни одной реально существующей возможности достичь мирного урегулирования". Вайсберг добавляет, что, "если бы США прибегли к менее конфронтационной риторике, а Райс занялась бы челночной дипломатией на манер Киссинджера, это не привело бы к лучшим результатам", чем проводившаяся Бушем политика скорее отстраненности, чем вовлеченности во взаимоотношения с "режимами-изгоями" (rogue regimes), такими как Палестинская автономия, Сирия и Иран), действительно ответственными за провоцирование войны между Израилем и исламофашистами в лице "Хамаса" и "Хезболлы".

Уму непостижимо, как желание Америке поражения могло свить гнездо в уме и сердце такого консерватора-традиционалиста, как колумнист Джордж Уилл (хотя никого не может удивить, что оно обрело комфортабельную резиденцию в мышлении таких палеоконсерваторов, как Патрик Бьюкенен). Но даже и проникнувшись таким желанием, Уилл на протяжении многих месяцев выражал свое недовольство доктриной Буша преимущественно при помощи намеков и околичностей, пока его наконец не "прорвало". Эта администрация, заявил он в недавней колонке, "получает сейчас урок - из тех, которые люди, называющие себя консерваторами, должны были бы усвоить еще до поступления на службу, - об ограниченных возможностях силы подчинить себе неорганизованный мир".

Преподнося этот урок госсекретарю США Кондолизе Райс, Уилл невольно объединяет усилия с людьми типа Гордона из старого внешнеполитического истеблишмента, которые давно научились адаптировать и приспосабливать риторику умиротворения для достижения своих идеологических и политических целей (бесконечно далеких от целей Уилла). Однако, в отличие от реалистов (но смыкаясь в этом с либералами- интернационалистами), Уилл опасается, что в доктрине Буша осталось достаточно жизненной энергии, чтобы продолжать творить зло. Поэтому он, вопреки "общему мнению", не видит в "вознесении" Райс одного из главных индикаторов отступления от доктрины Буша (чуть ли не нанесшего ей смертельный удар). Напротив, он критикует ее за слепое следование доктрине, приводящее к тому, что "сегодняшний хаос представляется более предпочтительным, чем та "фальшивая стабильность", которая наблюдалась на Ближнем Востоке на протяжении последних шестидесяти лет, и обвиняет ее в том, что она тешит себя иллюзиями, полагаясь на то, что демократизация всенепременно послужит антидотом по отношению к яду терроризма.

Здесь Уилл идет на опасное сближение с позицией таких политиков, как Брент Скаукрофт, бывший помощник по национальной безопасности Буша-старшего (чьи политические цели, как врага Израиля, даже дальше от целей Уилла, чем цели представителей старого внешнеполитического истеблишмента). Несколько месяцев тому назад в споре с Райс, которая была в свое время его протеже, Скаукрофт прибегнул к язвительному сравнению между хаосом, творимым политикой ее босса на Ближнем Востоке, и "пятьюдесятью годами мира", которыми одарила нас прежняя дипломатия. Хотя я сильно сомневаюсь, что сам Джордж Уилл охарактеризовал бы как "годы мира" период, ознаменованный как минимум двумя десятками войн, он тем не менее оспаривает тезис Райс о том, что "стабильность", которой "наслаждался" в эти годы Ближний Восток, была "фальшивой". Что же касается демократизации, то он, кажется, и в этом вопросе оказывается ближе к Скаукрофту с его известным афоризмом: "Вы не можете одним движением руки или мысли зачеркнуть тысячи лет истории".

Соответственно, я могу ответить Уиллу точно так же, как ответил в свое время Скаукрофту: "Но деспотические режимы не были сотворены ни Аллахом, ни его пророком Мухаммедом. Все они были созданы после Первой мировой войны - то есть менее ста лет тому назад - Британией и Францией. Учитывая этот факт, я не вижу ничего "утопического" в идее, что такие режимы - растения с неглубокими корнями, посаженные двумя западными государствами, - могут быть упразднены с помощью третьего западного государства и заменены государствами с более эффективной политической системой. Фактически это и происходит на наших глазах в Ираке".

Однако этот ответ не убедит Уильяма Ф. Бакли-младшего, еще одного видного консерватора-традиционалиста, который после довольно длительных колебаний решительно "расплевался" с доктриной Буша. Причина, по которой моя аргументация не произведет на Бакли ни малейшего впечатления, состоит в том, что его разрыв с политикой Буша был обусловлен в первую очередь не конфликтом между "идеологическим ригоризмом" Буша и старыми добрыми консервативными принципами. Здесь главным фактором послужило то обстоятельство, что Бакли в какой-то момент пришел к выводу: эта политика не смогла выдержать испытания Ираком. Правда, его осуждение базируется также и на других предполагаемых провалах, за которые несет ответственность доктрина Буша. Небеспристрастен он и по отношению к той роли (на его взгляд, пагубной и уж точно противоречащей идеалам консерватизма), которую сыграл в формировании политики Буша евангелизм с его "универсалистскими поползновениями". И все же осмелюсь предположить, что, если бы ему казалось, что попытки посеять зерна демократии в Ираке имели успех, Бакли не стал бы утверждать, что доктрина Буша потерпела крах и на всех других фронтах.

Должен признаться, что меня сильно озадачило широкое распространение представления о том, что доктрина Буша, "безусловно, не выдержала испытания Ираком". В конце концов Ирак был освобожден от власти одного из самых зловещих тиранов Ближнего Востока; в стране были проведены три тура выборов; была разработана вполне достойная конституция; кроме того, иракцы пользуются свободой, какую прежде не могли себе вообразить. На каком основании все это надо считать поражением? И по какой странной логике нам предлагают расценивать как провал то обстоятельство, что силы, противящиеся демократизации, сражаются с ней не на жизнь, а на смерть?

Конечно, логичнее было бы интерпретировать ужасающий разгул насилия, творимого террористами из так называемых сил сопротивления, прямо противоположным образом: в том смысле, что оно явилось следствием очень резкого продвижения в сторону демократизации страны. Если все элементы гремучей смеси, состоящей из безжалостных суннитов-баасистов и мстительных боевиков-шиитов, вкупе с их союзниками в правительстве, считают, что демократизация уже провалилась, с какой стати они развернули против нее столь ожесточенную кампанию? И если демократизация в Ираке не представляет угрозы для других деспотических режимов региона, почему они посылают джихадистов и поставляют материальную помощь "повстанцам"?

Может быть, сектанты-убийцы и их иностранные покровители пытаются не столько уничтожить демократический проект как таковой, сколько воспрепятствовать созданию нового Ирака, который объединился бы под эгидой гибкой федеральной системы, прописанной в принятой в прошлом году конституции? Может быть, суннитское "сопротивление" не хочет допустить, чтобы шиитское большинство стало политически доминирующим? Может быть, шиитская милиция больше озабочена местью за недавние зверства суннитов (не говоря уже о мести за жестокое угнетение, которое претерпели шииты от рук суннитов при Саддаме Хусейне)? Может быть, все это приведет к распаду страны на три отдельных образования, с полностью независимым Курдистаном на севере, суннитами, правящими в Багдаде и его окрестностях, и шиитами, распоряжающимися югом страны?

Израильский политический теоретик Шломо Авинери и посол Клинтона в Хорватии Питер Гэлбрейт давно утверждали, что такой исход - самое лучшее, на что можно было бы рассчитывать, и что в любом случае представление об Ираке, объединенном под эгидой демократической системы, не более чем мираж. Из этого мрачного анализа следует, что Соединенные Штаты поступили бы более мудро, если бы сдали в архив доктрину Буша и примирились с разделением страны на три части как далеко не худшей альтернативой по сравнению с полным хаосом и полномасштабной гражданской войной.

Эта позиция (ее последний вариант, предложенный Гэлбрейтом, был одобрен как "второй по приемлемости" разочаровавшимися неоконсерваторами в лице Дэвида Фрума) таит в себе все те ловушки, которые присущи любому "реалистическому" варианту, признающему необходимость смириться с безнадежностью сложившейся в Ираке ситуации. Но, как это происходит и с другими по видимости "трезвыми и реалистическими" подходами, его реализация привела бы к новым неразрешимым проблемам2. Еще хуже то, что его осуществимость зависит от отказа от других возможностей, которые имеют шанс материализоваться из народных чаяний о чем-то ином и намного лучшем.

Совсем недавно мы имели возможность увидеть яркое проявление этих чаяний в толпах, состоявших из миллионов пришедших на выборы иракцев, и весь мир вдохновлялся этой картиной. Теперь, в связи с тем, что враги этих чаяний внутри Ирака и их зарубежные покровители стоят насмерть в надежде не дать им шанса, нам говорят, что бесполезно поддерживать проигранное дело. К тому же над ситуацией витает тень Джорджа Буша-старшего, призывавшего шиитов поднять восстание против Саддама Хусейна в конце первой войны в Заливе только для того, чтобы отсидеться в сторонке, когда тысячи повстанцев уничтожались безжалостным деспотом, оставленным у власти американскими политиками-"реалистами". (И только тем, что некоторые из нас забыли о горечи, которую это предательство заронило в сердца шиитов юга Ирака, можно объяснить наше удивление по поводу того, что они встречали наши войска в 2003 году не с радостными возгласами и цветами, а с сухой подозрительностью.)

Учитывая, что импульсом для создания доктрины Буша не в последнюю очередь послужил отказ от "реализма" Буша-отца - как, по большому счету, нереалистичного, - Джордж Буш-младший вряд ли готов нарушить обещания, которые он, в свою очередь, дал народу Ирака. И поскольку большинство граждан этой страны (сунниты не в меньшей степени, чем шииты) очень хорошо понимают, что их жизнь в буквальном смысле слова зависит от того, удастся ли заставить работать новую систему, они кровно заинтересованы в том, чтобы нанести поражение силам зла, преисполненным решимости не дать им шанса построить достойную жизнь.

В отличие от Уилла и Бакли, мои единомышленники-неоконсерваторы (за некоторыми исключениями, примером которых может послужить вышеупомянутый Дэвид Фрум) все еще возлагают большие надежды на доктрину Буша. Но многие из них (и число таких людей постоянно возрастает) тоже склоняются к мысли, что она может быть умерщвлена - не тяжелыми реалиями Ближнего Востока, не внутренними концептуальными противоречиями и не врагами, которых немало как дома, так и за рубежом, но скорее тем, что ее автор утратит присутствие духа при виде того, как негладко проходит ее воплощение в жизнь. Предлагая все более агрессивные и сильнодействующие средства, неоконсерваторы-максималисты отторгаются от консервативного сообщества, и от них отрекаются даже такие некогда верные политические друзья и соратники, как Джордж Уилл. Теперь он склоняется к мысли, что неоконсерватизм - это, по сути дела, "радикализм, выступающий под скандально неточным названием" (следует учесть, что "радикализм" - это грязное ругательство в словаре Уилла). Хотя он полагает, что нынешняя администрация заслуживает хорошей головомойки, та критика, которая звучит со стороны неоконсерваторов, "настолько оторвана от реальности, что выглядит просто карикатурно".

В данном случае Уилл с несвойственным ему жаром нападает на появившуюся в Weekly Standard за 24 июля статью редактора этого издания Уильяма Кристола, призывающего немедленно нанести удар по иранским ядерным объектам. Предлагая "идти до конца", Кристол осуждает нерешительность администрации: он считает, что в данном случае медлить - значит заниматься давно скомпрометировавшим себя "умиротворением врага".

Таким образом, в рядах неоконсерваторов наметился раскол по поводу желательности проведения немедленных военных акций против Ирана. Некоторые неоконсерваторы - включая Майкла Лидина (Michael Ledeen) из Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute), - исходя из собственных соображений, противятся курсу на конфронтацию не в меньшей мере, чем сам Уилл. Однако они не соглашаются с Уиллом (который в этом отношении снова смыкается со старым внешнеполитическим истеблишментом), что следует просто смириться с тем, что Иран будет обладать ядерным оружием, как им обладал Советский Союз во время третьей мировой войны. В этой связи Эли Лейк пишет (New York Sun от 1 августа 2006 года): "Многие из нас долго лелеяли надежду на то, что помощь иранской оппозиции может послужить альтернативой войне с Ираном, и были в этой связи смущены убедительными аргументами, доказывающими, что бомбардировки иранских ядерных объектов сведут на нет все усилия персидских демократов отстранить от власти клерикалов. Но давайте не будем делать вид, что Иран не ведет войну с Америкой и Израилем. Если кому-то кажется, что с Ираном можно иметь дело и как с ядерной державой, то как он объяснит, на каком основании можно доверять режиму, который с такой вызывающей наглостью поощряет к насилию свои боевые отряды в лице "Хезболлы"?"

Кроме того, острая заинтересованность этой группы неоконсерваторов в демократизации всего Ближнего Востока также должна насторожить Уилла как грешащая радикализмом и как "оторванная от реальности". Поэтому сторонникам доктрины Буша приходится отбиваться от еще одного обвинения, предъявляемого Уиллом Кондолизе Райс: "Американская интервенция была задумана ради демократизации Ирака, который, подхватив эту благородную болезнь, заразил бы ею и весь регион. …Но выборы превратили "Хамас" в правящую партию на палестинских территориях, и выборы же превратили "Хезболлу" во фракцию в парламенте Ливана, что дает ей возможность действовать как государство в государстве. И, как предвестие грядущих ужасов, на прошлогодних выборах "Братья-мусульмане" получили 19 процентов мест в парламенте Египта".

Но послушайте, как реагирует на этот аргумент колумнист Амир Тахери (иранец, живущий в изгнании): "Обескураженные победой "Хамаса" на выборах в Палестине и высокими результатами "Братьев-мусульман" на прошлогодних выборах в Египте, некоторые сомневаются в мудрости борьбы за демократические выборы в мусульманском мире. …Однако проведение выборов само по себе имеет глубокий смысл: оно является очевидным признанием того, что принципиальной основой легитимности власти является воля народа, свободно выраженная при помощи опущенных в урны бюллетеней. В благоустроенных демократиях это может звучать как трюизм; но для арабской общественности это революционная идея".

Стоит прислушаться также к подкрепляющему эту точку зрения свидетельству Фуада Аджами из Johns Hopkins. Его мнение особенно важно, потому что этот человек родился и вырос в Ливане; к тому же он крупный ученый, занимающийся историей Ближнего Востока. Так вот, Аджами прямо утверждает, что "хотя выборы не панацея, они тем не менее разрушили пакт с арабской тиранией".

Что касается Ирана, то неоконсерваторы, выступающие против военных действий и в то же время не видящие возможности проведения там даже относительно свободных выборов, возложили все свои надежды на государственный переворот, который сверг бы муллократию и заменил ее демократическим режимом. При этом они убеждены, что в длительной задержке этого давно предсказываемого переворота виновата администрация Буша, которая делает далеко не все, что в ее силах, для оказания помощи демократической оппозиции; в их глазах это не что иное, как прямое предательство доктрины Буша.

На этой почве Ричард Перл, один из самых влиятельных неоконсерваторов, страшно рассердился на президента (в администрации которого он раньше занимал пост главы консультативного комитета по оборонной политике - Defense Policy Board Advisory Committee). Заголовок его статьи, опубликованной недавно в Washington Post, звучит следующим образом: "Почему Буш закрывает глаза на Иран? (Спросите у Конди)". В этой статье Перл обвиняет Буша в том, что тот "решился на постыдное отступление", поддавшись давлению со стороны Госдепартамента, настаивавшего на том, чтобы Америка согласилась на прямые переговоры с Ираном по его ядерной программе". Тем самым, добавляет Перл, Бушем были преданы обещания, содержавшиеся в его собственной доктрине: президент развеял надежды, которые его "возвышенные речи" когда-то пробудили в молодых демократически настроенных диссидентах Ирана.

Другие неоконсерваторы фокусируют внимание на других предполагаемых предательствах. В своей колонке в Los Angeles Times (от 12 июля) Макс Бут выделяет политику в отношении Египта как самый яркий пример "опошления президентом Бушем программы распространения демократии". Джошуа Муравчик из Американского института предпринимательства в статье "Политика распространения демократии прогорела" (Washington Post от 27 июня) также концентрируется на "горьком разочаровании, испытанном египетскими демократами в связи с тем, что администрация Буша утрачивает к ним интерес"3. Не ограничивая рассмотрение проблемы Ираном и Египтом, Майкл Рубин, редактор Middle East Quarterly, начинает свою статью под названием "Битва за демократию на Ближнем Востоке проиграна" (Philadelphia Inquirer от 14 июля) с перечисления примеров того, как, благодаря доктрине Буша, "демократия пустила корни на долго не обрабатывавшейся и считавшейся неплодородной почве", но кончает тем, что "в связи со сменой курса Буша" демократически настроенные диссиденты всего Ближневосточного региона, некогда обнадеженные призывом президента "находить и поддерживать ростки демократических движений", теперь лишились трибуны и снова подвергаются репрессиям; в результате "союзники США, которые ранее надеялись на реформы, теперь уже ни во что не верят".

По мнению еще одной группы неоконсерваторов, подобные процессы происходят не только Ближнем Востоке: администрация, вместо того чтобы продолжать борьбу за то, "чтобы покончить с тиранией в нашем мире", неожиданно подрубила этот столп доктрины Буша тем, что стала вести новую политику "задабривания деспотов", как это происходит с репрессивными лидерами России и Китая. А Северная Корея может послужить сравнительно сильным аргументом в пользу того, что и третий столп - необходимость нанесения превентивного удара по надвигающейся угрозе - также был устранен из доктрины Буша. Так, Николас Эберстадт, эксперт-неоконсерватор, специалист по Северной Корее, утверждает, что политика Буша по отношению к режиму Ким Чен Ира хуже, чем была соответствующая политика Клинтона: "Похоже, не горя желанием предпринимать какие-то шаги в связи с ядерным вызовом Северной Кореи и, очевидно, не имея возможности скоординировать адекватный ответ с привлечением союзников и других заинтересованных государств, администрация Буша реагирует на ядерные провокации Пхеньяна возобновлением призывов к дополнительным раундам беззубой дипломатии".

Кеннет Эйдельман, еще один стойкий сторонник доктрины Буша, громоздит оскорбления на несправедливые упреки, объявляя в своих интервью, что дни этой доктрины сочтены и что поведение администрации по отношению к Северной Корее (равно как и Ирану) можно назвать "торжеством керризма".

Консенсус, установившийся относительно доктрины Буша, отмечен двумя крайне необычными чертами. Одна из них заключается в следующем: убеждение в том, что она находится при последнем издыхании (если уже не умерла), свойственно едва ли не всем группам, независимо от занимаемого ими места в идеологическом спектре, как критикам, так и сторонникам Буша - реалистам, либералам-интернационалистам, консерваторам-традиционалистам, палеоконсерваторам и неоконсерваторам. Другая необычная черта состоит в том, что единственная группа, отказывающаяся присоединиться к этому беспрецедентно широкому консенсусу, - это враги Буша на левом фланге.

Возьмем, к примеру, давнего ненавистника Буша Фреда Каплана, который утверждает в леволиберальном сетевом журнале Slate, что "сообщения о смерти "ковбойской дипломатии" сильно преувеличены" и что "хотя в риторике Буша наблюдается некоторое смягчение тона, его реальная политика едва ли изменилась". В том же Slate его редактор Джейкоб Вейсберг (тот самый, кто посвятил себя коллекционированию "бушизмов", призванных доказать, как глуп этот президент и как он изобретателен в отыскании все новых способов навредить своей стране) вывесил на сайте журнала статью, в которой признает, что Буш очень последователен в своем отказе иметь дело со "странами-изгоями". Если переместиться по политическому спектру еще дальше влево, наткнемся на сайт "Мамаша Джонс" (Mother Jones), где человек по имени Эхсан Ахрари также отрицает, что "ковбойская дипломатия" на самом деле приказала долго жить.

Не может быть сомнения, что и Ахрари, и Каплан предпочли бы согласиться с тем, что Буш отказался от своих вредных привычек, и поздравить соратников-леваков с этим великим событием. Но самое большее, что они могут сделать в этом плане, - это признать, что он скорее потихоньку "дрейфует" влево, чем по-прежнему прет на рожон (Каплан), и лелеять надежду, что Иран и Северная Корея наконец принудят его полностью изменить внешнеполитический курс (Ахрари). Что касается меня, то, не имея обыкновения хоть в чем-нибудь соглашаться со своими идеологическими противниками с левого фланга, я в данном случае должен честно признаться, что, на мой взгляд, диагноз Фреда Каплана относительно того, как себя чувствует сейчас доктрина Буша, ближе к правде, чем мнения, приведенные выше, включая и высказанные моими соратниками-неоконсерваторами.

Конечно, в стране полно леваков, для которых настоящая "ось зла" до сих пор состоит - и всегда будет состоять - из Буша, Чейни и Рамсфелда. По моему крайнему разумению, эти люди заслуживают презрения, как и все те, кто - независимо от того, признаются ли они в этом даже самим себе, - желают Америке поражения в четвертой мировой войне. Мое сердце, как вы уже поняли, целиком с теми, кто настаивает на более агрессивном применении доктрины Буша. Я даже думаю, что есть некоторая доля правды во многих - или даже почти во всех - аргументах, выдвигаемых для доказательства того, что американская внешняя политика уже не отвечает целям доктрины и не выполняет содержащихся в ней обещаний. Не отрицая, что президент все еще придерживается прежней риторики, его критики из консервативного лагеря утверждают, что его дела не соответствуют словам. Сопоставляя дела Буша с его словами, они находят тысячи поводов для обвинения президента в лучшем случае в растерянности, а в худшем - в прямом предательстве целей, в которые Буш, как им казалось, поначалу верил и которым они сами остались верны, как прежде.

Тем не менее я полагаю, что мои друзья неправы - менее неправы, чем представители старого внешнеполитического истеблишмента, которые соглашаются, что президент отошел от собственной доктрины и очень этому рады, - но все-таки неправы.

Начну с того, что неоконсерваторы, которые отвернулись от Буша или находятся в "процессе отворачивания", не принимают во внимание одного простого соображения: Буш - политик. Эта до смешного незамысловатая истина была затемнена тем, что президент часто выступает как идеолог; или, может быть, точнее было бы сказать - как идеалист. Теперь самое время рассказать один старый еврейский анекдот, который мне приходилось вспоминать и раньше в связи со сходной ошибкой - но по отношению к другому президенту, Рональду Рейгану.

"Почему ты так странно одет? - спрашивает еврейская мать своего сына, пришедшего к ней в форме морского офицера. "Потому что, мама, - объясняет он, - я только что купил лодку, и теперь я капитан". На что она отвечает с мягкой улыбкой: "Ну, положим, для себя ты капитан. И для меня ты капитан. Но капитан ли ты для капитана?" Так вот, как и Рональд Рейган до него, Джордж Буш-младший может быть идеологом для большинства политиков (которые мало во что верят и всегда готовы торговать принципами ради достижения политических целей), но для идеолога он не идеолог.

Иными словами, хотя он, безусловно, руководствуется идеями и идеалами в гораздо большей степени, чем подавляющее большинство политиков, в применении этих идей и идеалов он все же подвержен такому же ограничивающему свободу действий давлению, как и всякий другой политик. Конечно, Буш может до поры до времени игнорировать это давление, но тем самым он рискует утратить политическую поддержку как в собственной стране, так и за рубежом. Это, в свою очередь, означает, что при принятии важных решений в игру неизбежно вступают соображения благоразумия и осмотрительности.

Существуют утописты, для которых верность принципам и идеалам в политике с необходимостью исключает соображения благоразумия, которые диктуют, в какую битву следует вступить в данный момент, а какую можно отложить до поры до времени, пока вопрос не "созреет". Политик чувствует, когда нужно сделать паузу, а когда устремиться вперед, и он знает, что ему придется каждый раз, сообразуясь с обстоятельствами, заново решать, какую тактику выбрать в данный момент, маневрируя на данном конкретном участке политического фронта. Существуют также и "реалисты", для которых необходимость принимать во внимание соображения благоразумия служит доказательством того, что политика, основанная на идеалах, вообще неосуществима: по их мнению, она может привести только к катастрофе, если ее сторонники будут настолько наивны, что попытаются воплотить ее в жизнь.

Призывая принять во внимание эти особенности профессии политика, я не хочу сказать, что те из нас, кто разделяет идеи и идеалы Буша, но не подвержены ни утопическим, ни "реалистическим" иллюзиям, не должны подвергать сомнению основательность и уместность соображений благоразумия в том или ином конкретном случае. Но я настаиваю на том, что если мы хотим быть честными перед самими собой и сохранять интеллектуальную ответственность, мы просто обязаны признать, что Буш уже продвинул эти идеи и идеалы гораздо дальше, чем это казалось возможным, особенно учитывая то яростное сопротивление, которое его решения встречали со всех сторон, и те трудности, с которыми он сталкивался при их реализации. В самом деле, можно только удивляться тому исключительному политическому мастерству, которое он проявил - особенно в 2004 году, когда условия казались крайне неблагоприятными для проведения в жизнь его доктрины ввиду туманных перспектив в Ираке, - сумев мобилизовать достаточно сил для поддержки принципов, которые разделялись далеко не всеми, не отрекся от них во время второй избирательной кампании - и победил.

В доказательство того, что Буш сделал для воплощения своих принципов в жизнь больше, чем можно было ожидать и надеяться, сошлюсь на мнения двух очень ценных "свидетелей", на которых я часто полагался в прошлом - и, в определенном смысле, они никогда меня не подводили. Первый из них - ливанский радикал Валид Джумблат, который всегда был настроен в высшей степени антиамерикански и, естественно, протестовал против вторжения США в Ирак; при этом Джумблат дошел в своем негодовании до того, что объявил, что убийство американских солдат - дело "легитимное и диктуемое долгом". Но по мере того, как он наблюдал за изменениями, которые прокатились по всему "большому Ближнему Востоку", Джумблат и сам изменился: "Вы удивитесь, услышав это от меня, но я вынужден признать, что процесс изменений начался благодаря вторжению американцев в Ирак. Я был настроен крайне пессимистично в отношении Ирака. Но когда я увидел иракский народ голосующим [в январе 2005 года], когда я узнал, что восемь миллионов человек пришли к избирательным урнам, я понял, что это начало нового арабского мира".

Второй мой свидетель - египетский активист-демократ Саад Эддин Ибрагим, который тоже протестовал против вторжения американцев в Ирак, но позднее признал, что оно "разморозило Ближний Восток, как в свое время - наполеоновская экспедиция 1798 года. Выборы в Ираке заставили теократов и автократов внести демократию в свою повестку дня, даже если они сделали это только для того, чтобы бороться против нас [реформаторов]. Дело вот в чем: ни Наполеон, ни президент Буш не в силах были бы оплодотворить регион, как бы им ни хотелось подготовить его к рождению демократии. Но они оказались неплохими повивальными бабками".

После того как были написаны эти строки, теократы и автократы, как и предсказывал Ибрагим, нанесли ответный удар, и успехи, которых они достигли, естественным образом опечалили Макса Бута, Джошуа Муравчика, Майкла Лидина, Майкла Рубина, Ричарда Перла и других близких им (как и мне) по духу неоконсерваторов. Пребывая в расстроенных чувствах, они страшно разозлились на Джорджа Буша за то, что его действия привели к этим ответным ударам, и за то, что президент не сумел отразить их достаточно эффективно.

Однако для меня совсем не очевидно, что решения, предлагавшиеся Бушу его критиками, неоконсерваторами-максималистами для того или иного случая, были бы более правильными и привели бы к лучшим результатам. Пол Миренгофф, ведущий блог Power Line, рассуждая о роли "соображений благоразумия" на примере разных стран, находившихся в разных обстоятельствах, проделал полезную работу и нашел сильные аргументы (которые могли бы пригодиться в споре с критиками-неоконсерваторами) в защиту действий Буша:

"В каждом случае администрация делала шаги в сторону демократии, но количество и размах этих шагов диктовались мерой нашей способности (или неспособности) контролировать ход событий и поддерживать относительную стабильность. Короче говоря, политика администрации Буша на Ближнем Востоке представляет собой попытку продвинуть демократию в той мере, в какой это имеет смысл с учетом существующих обстоятельств. А поскольку эти обстоятельства очень различны в разных ситуациях, соответственно, меняется и характер нашей политики".

Кроме того, достаточно хотя бы бегло просмотреть веб-сайт Института исследований СМИ Ближнего Востока [Middle East Media Research Institute (MEMRI)], чтобы убедиться в том, что реформистский импульс, инициированный доктриной Буша, все еще жив в этом непростом регионе. Из чего следует, что далеко не все сторонники реформ упали духом, как, по сообщениям Муравчика и Бута, это случилось с некоторыми демократами в Египте (но даже и там трудно говорить о тотальной депрессии, о чем свидетельствуют недавние демонстрации).

Но даже если бы было точно доказано, что суждения и советы разочарованных неоконсерваторов были правильными "по всем пунктам", останется неопровергнутым тот факт - действительно грандиозный по своей значимости, - что благодаря доктрине Буша Ближний Восток был "разморожен". И даже если создатель доктрины по тем или иным причинам окажется неспособным продвинуть процесс политических перемен, приведенный в действие его политикой, следует признать, что возвращение к прежним порядкам и методам управления стало невозможным, дороги назад уже не будет - не будет возврата к тому, что Фуад Аджами назвал "пактом с арабской тиранией".

Кроме того, как показала реакция президента на израильское контрнаступление против террористов из "Хамаса" в Газе и "Хезболлы" в Ливане, не будет возврата к старой моральной (а точнее, аморальной) эквивалентности между действиями Израиля, защищающего свое право на существование, и действиями сил, стремящихся его уничтожить. Своей реакцией на события в Ливане Буш дал миру понять, что он твердо придерживается четвертого столпа своей доктрины, подчеркнув, что борьба Израиля - это еще один фронт глобальной войны против терроризма, которую я называю четвертой мировой. Процитирую соответствующие слова президента: "Мы должны признать, что Ливан - это последнее по времени обострение в масштабной борьбе между свободой и террором, которая разворачивается в регионе".

Не только этим, но и открытой и громогласной констатацией того факта, что "Хезболла" является творением и марионеткой Ирана и Сирии, президент продемонстрировал, что он не забыл ранее усвоенных уроков: он знает, что конфликт между Израилем и палестинцами не может быть понят в отрыве от более широкого контекста войны, которую ведет арабо-мусульманский мир против Израиля буквально с момента его возникновения - с целью стереть Еврейское государство с карты мира.

На самом деле Буш настолько тверд в решимости отстоять четвертый столп своей доктрины, что это-то и породило у некоторых (в основном леваков) мрачные мысли о преждевременности победных реляций о "конце ковбойской дипломатии". Так, когда Кондолиза Райс на июльской конференции в Риме отказалась уступить давлению европейцев, желавших принудить Израиль к немедленному прекращению огня, газета New York Times сообщила: "Хватило одного часа, чтобы складывавшееся в последнее время впечатление, что Соединенные Штаты стали более покладистыми и склонными действовать в унисон с другими, было разрушено. Все имели возможность убедиться, что Соединенные Штаты вернулись к ковбойскому подходу к международным делам".

Но и этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить таких друзей Израиля, как Фрэнк Гаффни из Центра политики безопасности (Center for Security Policy). В статье "На развилке" (Cross Hairs), опубликованной в New York Sun 1 августа 2006 года, Гаффни расценивает дипломатическое маневрирование администрации Буша, имевшее целью выторговать для Израиля как можно больше времени на боевые действия, как возвращение к "политике умиротворения исламофашистов". Но такая интерпретация просто игнорирует последовательность и настойчивость Буша и его команды; американские дипломаты, несмотря на колоссальное давление, соглашались одобрить резолюцию о прекращении огня только на условиях, которые были предложены самими израильтянами. Кажется, Гаффни не заметил и того, что Буш недвусмысленно (хотя и молчаливо) призывал Израиль использовать выторгованное американцами дополнительное время для более (а не менее) агрессивных боевых действий против "Хезболлы". В связи с этим Шмуэль Рознер, вашингтонский корреспондент леволиберальной израильской газеты "Гаарец", задает правильный вопрос и правильно на него отвечает: "Сколько еще времени будет администрация гнуть линию, которую считает правильной, но позитивные последствия которой скажутся далеко не сразу? Один высокопоставленный дипломат сказал вчера, что это будет зависеть от степени, в которой Соединенные Штаты "верят в способность Израиля одержать победу в этой войне"4.

Президента обвиняют также и в том, что он отказывается распространять свою доктрину на Россию и Китай, несмотря на обещание "покончить с тиранией во всем мире". Мой ответ такой: все знают (или должны знать) - так же, как все знали цену подобным обещаниям, сделанным Франклином Рузвельтом во время Второй мировой и Джоном Кеннеди во время третьей, - что доктрина Буша сфокусирована, прежде всего, на тираниях Ближнего Востока, а не на всех существующих на земле диктатурах. И как все понимали во время Второй мировой, что ради победы над нацистской Германией, представлявшей собой "корень мирового зла", мог быть оправдан альянс с другими "силами зла", например с Советским Союзом, так и теперь должно быть понятно, что наш существующий де-факто альянс с Пакистаном, этой кузницей исламистского радикализма, необходим для успешного ведения войны против исламофашистов Ближнего Востока.

А как насчет Ирана? Эндрю Маккарти из Фонда защиты демократии (Foundation for the Defense of Democracies) доходит до того, что возлагает ответственность за решение Тегерана натравить подотчетную ему "Хезболлу" на Израиль - на президента Буша. Он пишет: "На Иран повлиял в этом плане тот факт, что американцы отошли от доктрины Буша и начали умиротворять и задабривать теократический режим в тщетной надежде, что иранцы откажутся от своих ядерных амбиций"5.

Конечно, трудно отрицать, что закулисные контакты администрации Буша с Ираном противоречат одному из самых сильных положений доктрины, по существу отвергающему возможность подобных переговоров: "Мы не можем защитить Америку и наших друзей, просто понадеявшись на лучшее. Мы не можем верить на слово тиранам, которые торжественно подписывают договоры о нераспространении, а затем систематически их нарушают".

Но нужно быть очень наивным человеком, чтобы поверить, что Буш решил присоединиться к европейцам в своем подходе к Ирану, потому что вдруг осознал, что есть глубокая мудрость в том, чтобы "просто понадеяться на лучшее", и решил "поверить на слово тирану". В отличие от Ричарда Перла, я убежден, что Буш и на этот раз решил "пройти последнюю дипломатическую милю - точно так же, как потратил в свое время уйму времени и сил на попытки получить от ООН "добро" на вторжение в Ирак. Цель Буша - как тогда, так и сейчас - состояла в том, чтобы продемонстрировать тщетность дипломатии, когда приходится иметь дело с Саддамом Хусейном и иранской муллократией, и показать, что в подобных случаях единственная альтернатива - это силовое решение.

Роберт Кейган - неоконсерватор, который не отрекся от Буша, - хорошо выразил суть дела, когда сказал, что такие переговоры нужны, чтобы "дать тщетности шанс". При этом Кейган не исключает возможности, что переговоры не просто уловка со стороны Буша; он пишет: "Идеальным результатом было бы дипломатическое решение, при котором Иран добровольно и так, чтобы это можно было проверить, отказался бы от своей ядерной программы". Как бы то ни было, не отвергнув с порога дипломатические усилия, Буш занял сильную политическую позицию; если переговоры провалятся, он с полным правом повторит за сенатором Маккейном, что есть кое-что и похуже, чем бомбардировки Ирана: это предоставление Ирану возможности обзавестись ядерным оружием. И не только повторит, но и будет вправе действовать в соответствии с этими словами.

Размышляя о неоконсерваторах, критикующих президента Буша, я руководствуюсь уроком, который получил, когда сам оказался в сходном положении, обрушившись с критикой на Рональда Рейгана - не агиографического Рейгана, прославленного в стихах и песнях, сочиненных работниками искусств консервативного направления, но реальным Рейганом, который совершал в свое время такие поступки, о которых биографы-лакировщики предпочитают забыть. Первая сочиненная мною антирейгановская филиппика была опубликована в начале первого срока президента. Это была длинная статья для New York Times Magazine, которой редакторы дали не вполне обоснованное название "Неоконсерваторов тошнит от внешней политики Рейгана"6. Два года спустя я написал еще одну длинную статью, на этот раз для Foreign Affairs, под названием "Путь Рейгана к детанту". Я на всю катушку использовал для критики Рейгана и колонку, которую вел в то время в одной из газет. Будучи страстным поклонником деклараций Рейгана и его "политической риторики", я постоянно уличал его с этой доминирующей высоты то в одной измене, то в другой, а то и в предательстве. Я ругал его за слишком мягкую реакцию на подавление (да-да, "империей зла") антикоммунистических выступлений "Солидарности" в Польше7; за нерешительность и колебания, проявленные им, когда "Хезболла" (да-да, та самая, с которой Израиль сейчас воюет) взорвала казармы в Ливане, в результате чего погиб 241 американский военнослужащий; за сделку по формуле "мы вам оружие, вы нам заложников" с Ираном (да-да, с тем самым муллократическим Ираном, с которым мы теперь в конфронтации); за вступление в переговоры о контроле над вооружениями с Советским Союзом (да-да, это был тот самый тип переговоров, над которыми сам Рейган уже успел тогда поиздеваться как над опасным обманом, порожденным "детантом").

Перечитывая эти статьи сегодня, я был поражен, обнаружив, что был прав практически по всем пунктам, хотя глубоко заблуждался в выводах. Ибо то, о чем я писал и чем возмущался, как выяснилось впоследствии, было серией благоразумных тактических ходов, производимых в рамках общей стратегии, которая в конечном итоге оказалась чрезвычайно успешной: поставленные большие задачи были решены.

Рискуя обидеть поклонников агиографического Рейгана, многие из которых приобрели дурную привычку использовать его как палку для битья Буша, признаюсь, что "предательства", в которых без конца обвиняют Буша, представляются мне куда менее серьезными, чем измены, допущенные его историческим предшественником. Хотя в обоих случаях "предательства" и "измены", подлинные и мнимые, правильно было бы рассматривать как благоразумную тактику в рамках общей стратегии.

Существует еще одно соображение, которое необходимо принять во внимание. К тому времени, когда Рейган стал президентом, мы успели провоевать на фронтах третьей мировой войны тридцать три года; а четвертая мировая началась уже после того, как Буш обосновался в Белом доме. В этом отношении Буша уместно сравнивать не с Рейганом, а с Гарри Трумэном.

В 1947 году, когда многие отрицали, что Советский Союз представляет для нас какую-либо угрозу, Трумэн распознал в этой державе агрессивную тоталитарную силу, которая втягивает нас в следующую мировую войну. Если бы Трумэн не сделал ничего, кроме этого, он уже заслуживал бы звания великого президента. Но он сделал нечто большее: Трумэн осознал еще и то, что эта новая мировая война будет отличаться от двух предыдущих и поэтому не может вестись теми же средствами и не может быть выиграна за короткое время8. Из этих двух "инсайтов" родилась доктрина Трумэна, а из этой доктрины произошла новая стратегия, известная как "стратегия сдерживания".

Эта ситуация напрашивается на сравнение с той, с которой столкнулся Буш. Даже после 9/11 многие проявили склонность преуменьшать угрозу, исходившую от исламофашизма, и, видя в терроризме лишь политический инструмент, отрицали (и продолжают отрицать), что мы действительно вступили в войну - в новую мировую войну. Но Буш осознал, что исламофашизм был "наследником всех кровавых идеологий двадцатого столетия" - агрессивной тоталитарной силой, которая, как нацизм и коммунизм до нее, может быть разгромлена только в ходе широкомасштабной войны. Эта война - ввиду ее продолжительности и использования в ней как военных, так и невоенных средств - будет больше похожа на третью, чем на Вторую мировую. Но в ней есть и совершенно новые черты, с которыми стратегия сдерживания не может совладать, потому что она разрабатывалась для других целей. Из этих двух "инсайтов" родилась доктрина Буша, а из этой доктрины произошла новая военная стратегия, стратегия превентивности, и новая политическая стратегия, стратегия демократизации.

Хотя мы уже видим, как применяется эта стратегия, она все еще находится на ранней стадии своего развития - грубо говоря, это еще 1952 год в истории доктрины Трумэна. Как это было и с доктриной Трумэна в то время, доктрина Буша успела сыграть лишь в нескольких начальных сценах первого акта пятиактной пьесы. Как и доктрина Трумэна, рецензии на ее исполнение были сплошь ругательными. И все же мы теперь знаем, что доктрина Трумэна, несмотря на то, что она была наречена республиканскими оппонентами "концепцией трусливого сдерживания", была принята ими, когда они пришли к власти в результате победы Дуайта Д. Эйзенхауэра. Теперь мы знаем также и то, что после многих взлетов и падений, а также после периода отступления в 1970-х доктрина сдерживания была в 1980-е годы адаптирована к новым условиям, усилена и взята на вооружение Рональдом Рейганом (хотя он сам понимал смысл своих действий несколько иначе). И мы теперь знаем, что благодаря тому, что он строил на прочном фундаменте, заложенном Трумэном, Рейган достиг целей, впервые поставленных его предшественником.

Я веду к тому, что доктрина Буша настолько же "мертва" сегодня, насколько "трусливой" была доктрина Трумэна на ранней стадии своего развития. Опираясь на эту аналогию, беру на себя смелость предсказать, что, как это случилось с доктриной Трумэна в 1952 году, доктрина Буша останется непоколебленной к тому времени, когда ее автор покинет Белый дом в 2008 году. И, вдохновленный прецедентом в лице Рональда Рейгана, я испытываю уверенность в том, что через тридцать-сорок лет, после неизбежных неверных шагов и откатов назад, придет президент, который сыграет по отношению к Бушу ту же роль, какую сыграл во время третьей мировой Рейган по отношению к Трумэну, и доведет четвертую мировую до победного конца, основываясь на прочном фундаменте доктрины, разработанной Джорджем Бушем, когда эта война только еще начиналась.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Будучи правительственным служащим, Венер вынужден проявлять осмотрительность. Но в своей статье о скандале в связи с программой "Нефть в обмен на продовольствие" Клаудиа Розетт, большой специалист в этой области, пишет: "Вряд ли вся эта история стала бы достоянием гласности, если бы Соединенные Штаты, вопреки протестам со стороны ООН, не свергли Саддама в 2003 году. Впоследствии благодаря расследованию конгресса было обнаружено, что программа ООН открыла шлюзы для денежных потоков в объеме от 10 до 17 миллиардов долларов в форме взяток, мошеннических операций и контрабанды; некоторая часть этих денег пошла на оплату дворцов Саддама, закупку оружия и вознаграждение семьям палестинских террористов-самоубийц". В другом месте Розетт показала, что другая часть этих денег пошла на продвижение интересов французского бизнеса.

2 Ноа Фельдман из Нью-Йоркского университета высвечивает некоторые из них в рецензии на новую книгу Гэлбрейта "Конец Ирака" (The End of Iraq): "Гэлбрейт откровенно признает, что для Багдада - с его гремучей смесью из суннитов, шиитов и курдов, составляющих, может быть, четверть населения страны, - нет хорошего решения. "Нет хорошего решения" - это, по сути дела, эвфемизм для лицензии на массовые убийства, которые сопровождали распад таких стран, как Индия (1947 год) и Югославия (1990-е годы)".

3 Должен отметить, что и Муравчик, и Бут недавно разными способами дали понять, что их критику не надо трактовать в том смысле, что они полностью утратили веру в приверженность Буша к собственной доктрине.

4 Когда эта статья уже была написана, появился проект резолюции о прекращении огня, составленный совместно Соединенными Штатами и Францией (!) для предоставления в Совет Безопасности. В том маловероятном случае, если она будет одобрена в настоящем виде, резолюция может создать серьезные проблемы для Израиля в долгосрочной перспективе; согласно анализу бывшего посла Израиля в ООН Дора Голда, "она только отчасти отвечает интересам Израиля". Но на сегодняшний день, независимо от того, примут ее или нет, практический ее эффект будет состоять в том, чтобы "купить" для армии обороны Израиля больше времени - надо надеяться, его будет достаточного для того, чтобы выдворить "Хезболлу" из буферной зоны, которая будет создана на юге Ливана. Будет ли эта зона достаточно широка - это другой вопрос: его решать израильтянам.

5 Маккарти формулирует этот предполагаемый "отход" следующим образом: "Доктрина Буша уходит, проект демократизации приходит". Но "проект демократизации" не замена доктрины Буша, а, как было показано выше, реализация одного из ее фундаментальных принципов. Маккарти может считать, что борьбе с терроризмом должен быть отдан приоритет в ущерб демократизации, и, может быть, он прав. Но он не прав, приписывая такой подход доктрине Буша.

6 Недавно в Washington Post была опубликована статья под сходным заголовком: "Растет недовольство консерваторов внешней политикой Буша".

7 Это привело Джорджа Уилла, который в то время тоже нападал на Рейгана с "правоястребиных" позиций, к заключению, что администрация Рейгана "любит коммерцию больше, чем ненавидит коммунизм".

8 Джордж Ф. Кеннан, например, предположил, что для победы понадобится пятнадцать лет (напомню, что для победы в Первой мировой понадобились четыре года, а во Второй мировой - шесть лет). Вместо этого она продолжалась сорок два года.

Норман Подгорец
Обсудить статью в форуме
Последние статьи раздела:
  • Трамп допустил распад НАТО из-за долгов членов альянса // 03.04.2016
  • Кто профинансировал 9/11 ? // 08.02.2015
  • Зачем Америке Майдан // 17.06.2014
  • США подталкивают Запад к войне с Россией // 14.06.2014
  • Раздвоенность сверхдержавы // 03.03.2014
  • Как вести дела с Россией в связи с Украиной и Сирией // 27.02.2014
  • Когда цены пойдут вверх // 14.06.2013


  • © Kievrus 1999-2014 Написать письмо
    google-site-verification: google90791c0187cc9b41.html