RUSUKRENG
РАЗДЕЛЫ
СПЕЦПРОЕКТЫ
ИНТЕРАКТИВ
ПОМОЩЬ
Раздел / Геополитика / Терроризм

Джон Апдайк. Террорист.

0

Судя по биографиям современных нам исламских террористов, колыбелью джихада - священной войны против Запада - является вовсе не Ближний Восток, а бедные иммигрантские районы больших западных городов. В Гамбурге есть район Харбург, отделенный от центра рекой. Там Мухаммед Атта и его единомышленники готовились стать мучениками, сидя в закопченной полуподвальной комнатушке, служившей мечетью. Бистон, район английского Лидса, стал прибежищем Сидик Хана и его группировки, ответственной за взрывы в Лондоне. А в мадридском районе Лавапиес жил Джамаль Зугам, которого обвиняют в организации взрывов испанской подземки. Приехав в Америку перед атакой 11 сентября, воздушные террористы обосновались в городе Патерсон (штат Нью-Джерси). Там, в захудалых трущобах, где говорят на всех возможных языках, где жилье стоит копейки, а экономика разрушается вместе с домами, заговорщики могли действовать втайне и при этом своими глазами видеть, как "загнивает" западный капитализм, истребить который они так мечтали.

Городской пейзаж, который создает Джон Апдайк в книге "Террорист", чрезвычайно убог, в этой нищете и находят свое прибежище вымышленные воины джихада. Город Нью-Проспект штата Нью-Джерси (расположенный почти там же, где и Патерсон) процветал в девятнадцатом веке благодаря своим заводам, но с тех пор совершенно зачах. Его жилые районы - нагромождение уродливых надстроек и безвкусных реконструкций, деловая его часть напоминает беззубый рот. Новоиспеченные иммигранты из Индии, Кореи, Карибского региона и Ближнего Востока обитают на замусоренных городских улочках бок о бок с унылыми потомками настоящих американских рабочих и афроамериканцами, что ютятся в бесчисленных социальных новостройках. Нью-Проспект - город, навеки застывший в Великой Депрессии, - стал для Апдайка образцовой лабораторией, откуда и появляется на свет зараза воинствующего исламизма.

Ахмад Маллой - вполне обычное явление для Нью-Проспекта, этого типично американского плавильного котла. Его отец-египтянин сбежал, когда мальчику было три года. Ребенка вырастила мать, бывшая католичка, американка ирландского происхождения, медсестра, заядлая курильщица и автор цветастой абстрактной мазни, которой украшены тонкие стены их неряшливого съемного жилища. В одиннадцать лет Ахмад обнаруживает мечеть на втором этаже дома 2781/2 на Вест-Мэйн-Стрит, где прежде была танцевальная студия. Грубо сколоченная дверь в молельную комнату прячется между салоном красоты и магазином, торгующим по кредитным картам. Под влиянием учителя Шаих Рашида, хитрого и язвительного имама-йеменца, Ахмад встает на Прямой Путь ислама, на эту скоростную духовную магистраль, с высоты которой надменным и острым взглядом истинного верующего он пытается смотреть на неверных американцев, суетливых и невоздержанных. Мучительно переживая свою отчужденность от школьных товарищей, дружбу и общение Ахмад ищет в умме - мировой общине правоверных мусульман, которая, благодаря распространению Интернета, и в жизни разрастается чрезвычайно быстро.

Первое упоминание в романе - Ахмаду восемнадцать, он почти окончил среднюю школу. Мы видим перед собой типичного "апдайковского" юношу: болезненно вежлив, застенчив, умен, и к тому же первоклассный наблюдатель, из тех, что, даже переходя улицу или решаясь взглянуть на кого-нибудь, раскладывают по полочкам все свои ощущения, исследуют их пристально, как под микроскопом. Его религиозность также выписана исключительно по-апдайковски. Личный Бог героя необычайно к нему близок, и ощущается то ли как сиамский близнец Ахмада, то ли как его далекий отец, то ли как несуществующий старший брат. Бог постоянно рядом и неразрывно связан с Ахмадом, словно пульсирующая вена на шее.

С первых строк книги Ахмад полагает, что вера, как нежный ранимый цветок, подвержена опасности, что она до сих пор жива, несмотря ни на что, исключительно благодаря усилиям его собственной воли. Он подозревает, что наставник Шаих Рашид уже потерял свою веру, и эта догадка укрепляет решение Ахмада во всем придерживаться Аллаха, ближайшего и самого дорогого сердцу родственника. Эти мысли о Боге как о закадычном друге и о вере как о методе психотерапии, возможно, более характерны для христиан, и в особенности для протестантов, чем для традиционных мусульман. Но Ахмад - неофит, и его странная смешанная религия хорошо иллюстрирует то, во что может превратиться ислам, если он укоренится в пропитанной христианством американской почве. Однако важно здесь другое: Апдайк заставляет нас поверить в подлинность религиозных убеждений своего героя.

Уже из названия становится понятно, какая судьба ждет Ахмада. В самых первых главах он сообщает Джеку Леви, несоблюдающему еврею, который работает консультантом по профориентации в старшей школе Ахмада, что Шаих Рашид отговорил его поступать в колледж и советует идти в техникум, учиться на водителя грузовика. Леви пытается втолковать Ахмаду все последствия такого выбора:

"Грузовик водить? А какой? Грузовики, знаешь ли, грузовикам рознь. Тебе всего восемнадцать, и прав на тягач, бензовоз или даже школьный автобус тебе не видать еще года три, уж я-то знаю. Экзамен на коммерческие права так просто не сдашь. К тому же из штата выезжать ты не сможешь, пока тебе не исполнится 21. И опасные материалы перевозить тоже не дадут".

А за несколько страниц до этого эпизода Леви, мрачно созерцая неприглядный восход над родным городом, говорит жене: "Знаю я, чего не хватает этому городку - хорошей бомбы". Задолго до того, как Ахмад сам поймет свою судьбу, читатель уже знает - в конце книги его ждет начиненный взрывчаткой грузовик. Здесь Апдайк ступает на зыбкую почву, ведь до этого в своих книгах он только и делал, что воспевал свободу воли, торжествующую в современной Америке. У Ахмада же такой свободы нет: подобно герою драйзеровских романов, он в руках непоколебимого фаталиста. Фитиль, который подожгло название, потрескивает и становится короче на каждой странице, и вот он уже приводит нас к своей неизбежной цели: поворот в тоннеле Линкольн, грузовик, нашпигованный четырьмя тоннами нитрамона, и Ахмад, уже готовый нажать на красную кнопку детонатора.

Благодаря этому эффекту бикфордова шнура, Апдайку удалось создать технически самый безупречный и захватывающий свой роман, над которым не один читатель засидится далеко за полночь. В "Террористе" есть все тридцать три читательских удовольствия: и "настоящий" герой, и невероятно реалистичный город, и бодрая динамика триллера - именно поэтому так легко упустить из виду его глубинную, структурную неправдоподобность.

Ровно 20 лет назад Апдайк написал роман "Roger's Version" (в русском переводе "Россказни Роджера"), который теперь во многом кажется мрачноватым предвестником "Террориста". Один отрывок приходит на ум особенно отчетливо. Молодой фанатик Дейл Колер, один из ранних энтузиастов интеллектуального проектирования, спорит с самодовольным и циничным богословом по имени Роджер Ламберт:

"Дьявол - это сомнение. Это он заставляет нас отказываться от даров, которые дает нам Господь, это он заставляет нас отвергать дарованную нам жизнь"...

"Странно, - ответил я. - А я бы сказал наоборот, судя по событиям новейшей истории - да и по нынешним аятоллам и фюрерам, если уж на то пошло. Дьявол есть отсутствие сомнения. Это он заставляет людей становиться смертниками или устраивать концлагеря. От сомнений человек может просто потерять вкус к радостям жизни, а вот вера действительно убивает".

"Вера убивает" - эта фраза должна была стать эпиграфом "Террориста". В этом романе, перегруженном всевозможными идеями, Ахмада Маллоя на короткий путь к тоннелю Линкольн толкает преданность Прямому Пути и сомнительным учениям своего имама, как будто одной только веры достаточно, чтобы симпатичный, почтительный и мягкий молодой человек по своей воле пошел на массовое убийство.

С самого начала книги мы слышим от Ахмада шаблонные исламистские изречения: Вашингтон в руках еврейских манипуляторов; куффар (неверные), которые его окружают - "нечистые", "демоны" и "рабы иллюзий"; те, кто зовут себя христианами, поклоняются мертвому Богу; Америка сеет зло на Ближнем Востоке. Но в этих пустых, почти ритуальных фразах не слышно подлинного гнева, они рассыпаются тотчас же, как только Ахмад обращает к миру свой сверхчувствительный апдайковский взгляд. Вот, например, он оценивающе рассматривает свою одноклассницу Джорилин Грант, чье пение спустя некоторое время будет слушать в церкви:

"Одежда облегает ее смуглые формы с какой-то приятной уверенностью. Сегодня на ней джинсы, все в блестках и заплатках, истертые почти добела в том месте, на котором сидят, и короткий красноватый топ в резинку, чересчур открытый и сверху, и снизу. Блестящие черные волосы стянуты голубыми пластиковыми заколками, чтобы лежали как можно прямее; в пухлой мочке правого уха - несколько маленьких серебряных колец. Она поет в хоре на школьных собраниях, песни у них все или об Иисусе, или о половом влечении - обе темы омерзительны Ахмаду. И все-таки ему приятно, что она его замечает, подходит к нему время от времени - словно трогает языком больной зуб".

Ни одному из ныне живущих американских писателей не удавалось вывести образ Америки с такой нежностью, как это получается у Апдайка. Его слово точно ласкает все, к чему прикасается. А те из его персонажей, чьи нравственные устои оставляют желать лучшего (например, Кролик Энгстром), неизменно искупают свои недостатки, наследуя от своего создателя исключительный талант к благосклонному наблюдению действительности. Таков и Ахмад Маллой - точь-в-точь Джон Апдайк в юности, только с ковриком для намаза, - он поневоле любит ту самую Америку, с которой должен сражаться.

В одном из эпизодов Шаих Рашид спрашивает Ахмада: "Разве ты не замечал, что мир - по крайней мере, Америка - смердит? Расточительность и жадность, похоть и бесплодие, отчаяние и апатия - вот расплата за глухоту к священной мудрости Пророка". На это Ахмад отвечает ему: "Ну, местечко, конечно, не подарок, и неудачников тут хватает, но мне здесь и вправду было неплохо. Люди-то все, в общем, ничего". А несколько мгновений спустя он согласится сесть за руль грузовика и стать смертником. "Я готов умереть... если такова воля Всевышнего".

Иными словами, Апдайк утверждает, что Ахмадом руководит не фанатизм, а невинность - верность Прямому Пути, прирожденное воспитание и привычка повиноваться учителю. Он всего лишь исполнительный солдат, который не задает лишних вопросов и готов убивать по приказу: "кто с доблестью дружен, тем довод не нужен". С этим лозунгом у Теннисона шла в атаку "Легкая кавалерия", обреченная на участь пушечного мяса, чем же он может не сгодиться скромному рядовому моджахеду арабо-американской войны?

Апдайк нарочно не выдает Ахмаду всего арсенала радикальной исламской риторики, этой легко воспламеняющейся смеси из фанатизма Салафи, безжалостного антиколониализма в духе Франца Фанона и пророческого предвидения гибели Запада, которым мы так обязаны европейцам Тойнби и Шпенглеру. Но вот что странно: кажется, никто из персонажей "Террориста" не принимает исламскую войну всерьез. Шаих Рашид постоянно говорит о разложении Запада, но это всего лишь слова: на деле же ему, точно на полвека отставшему "новому критику", гораздо интереснее вылавливать в Коране неоднозначности и средства иронии. Начальник Ахмада в мебельной компании "Отличные интерьеры", легкомысленный американец ливанского происхождения Чарли Шехаб, который стоит во главе заговора и, возможно, является провокатором из ЦРУ, сравнивает Осаму бен Ладена с Джорджем Вашингтоном, а воинов джихада - с американскими революционерами 1776 года. Тем не менее все его замечания - лишь для поддержания приятной беседы, вряд ли стоит придавать им большое значение. Но ни разу за всю книгу ни сам Ахмад, ни читатель не встречаются со жгучей ненавистью, той самой, что стоит за политическими терактами в действительности. Свои планы заговорщики строят так хладнокровно, словно собираются всего лишь ограбить банк. Но банки грабят с совершенно определенным намерением, а вот на взрыв в тоннеле Линкольн Ахмада толкает всего-навсего смутное недовольство американским укладом жизни и готовность пойти против своей природы, чтобы угодить своим хозяевам и Богу, вера в которого в нем так непрочна.

Отсутствие идеологических страстей в романе заметно невооруженным взглядом. Однако нелегко разобраться, особый ли это замысел автора или просто естественное следствие его установок. Возможно, политика ненависти просто чужда Апдайку, и он не затрагивает ее намеренно. А может быть, лишая Ахмада практически всякой мотивации, автор пытается доказать, что обычный набожный человек с поистине ужасающей легкостью превращается в одержимого местью религиозного фанатика. Однако каковы бы ни были намерения Апдайка, из "Террориста" становится ясно одно: в отличие от христианства (на радостное воспевание которого автор отводит огромный эпизод, где Ахмад приходит в церковь к Джорилин) ислам - исключительно опасная религия, и всякий любознательный и впечатлительный юнец, который попадает в мечеть, в конце концов непременно ожесточится.

В том самом эпизоде Ахмад слышит цветистую (и очень точно выверенную) проповедь о Моисее, который вывел избранный народ из рабства, но сам не смог ступить на Землю Обетованную.

"Вера!" - провозглашает пастор. Голос у него охрип от постоянного чтения речей, в нем, как в переслащенном кофе, точно попадаются крупинки сахара. "В них не было веры. Вот почему все они были грешниками. Вот почему Господь послал на Израиль чуму, наказанием им были позор и поражения в битвах"...

Разумеется, пастор не прав. Как раз вера у Ахмада есть, и нам с самого начала книги дают понять, к какому дурному концу она его приведет. Беда же его в том, считает Апдайк, что из чувства сыновнего послушания к сбежавшему отцу-египтянину он по ошибке выбирает не ту религию. Ну что ж, с кем не бывает.

Если крепко сбитым сюжетным костяком книги становится дорога к туннелю Линкольн, предопределяющая судьбу Ахмада, то почти вся плоть на этом костяке состоит из его споров с Джеком Леви. Споры эти перекликаются с аналогичными эпизодами в "Россказнях Роджера", где Дейл Колер разговаривает с Роджером Ламбертом. Наивная доверчивость Ахмада противостоит усталому скепсису его школьного соцконсультанта. Это очень странные беседы, больше похожие на формальные сократические диалоги, чем на обычную живую речь персонажей романа. Вера взывает к Сомнению, Сомнение огрызается, беседа получается напыщенной (хотя, возможно, так и было задумано), как будто Апдайк пытается воспроизвести язык "Пути паломника" или какой-нибудь средневековой морализаторской пьесы.

Супруга Леви тучна и как бы воплощает в себе пресыщенную, расточительную, алчную Америку - такой видит эту страну Шаих Рашид, который сам не толще щепки. И в свои 63 года Леви уже почти равнодушен к тому, что когда-то придется умирать.

Единственное дело, которое остается Джеку Леви, - умереть и тем самым освободить на перенаселенной земле немного места и воздуха для остальных. И это дело висит в воздухе, прямо над его измученным бессонницей лицом, как паутина с неподвижно застывшим в центре хозяином.

Итак, Леви готов погрузиться в забвение, уготованное после смерти атеистам, Ахмада же, как всякого исламского мученика, ждут райские наслаждения. И все же Леви, как любой добропорядочный учитель, считает жизнь безусловной ценностью - если не для себя, то для своих студентов. И, поскольку судьба связала его с Ахмадом (а заодно - это ведь Апдайк - и с его сорокалетней матерью, связующим звеном служит ее "совершенная, великолепная вагина"), Леви суждено разделить этот путь к тоннелю, чтобы обеспечить автору возможность устроить длиннющее многословное выяснение отношений между блефом школьного соцконсультанта и иллюзиями религиозного юнца.

Но этот непомерный писательский труд не напрасен, ведь благодаря ему оба героя оказываются в грузовике и движутся навстречу своему большому взрыву, который превратит тоннель в еще одно русло для реки Гудзон. Апдайк не просто уподобляет своего героя мягкому послушному пластилину в руках его имама и начальника. Чтобы достичь желаемой цели, автору приходится неузнаваемо исказить действительность. Одно невероятное стечение обстоятельств уступает место другому, еще более невероятному. Так, исключительно чтобы связать в сюжете концы с концами, свояченица Леви оказывается личным помощником секретаря совета национальной безопасности, толстенного дядьки из Пенсильвании, который представляет собой точную копию Тома Риджа. А когда Чарли Шехаб приводит Ахмаду проститутку, чтобы тот успел-таки потерять девственность перед смертью, ей оказывается не кто иная, как его старая школьная любовь Джорилин. Кроме того, выясняется, что из всего города Нью-Проспект существует только один въезд на Шоссе 80, чтобы Джеку Леви было удобнее нагнать Ахмада, когда грузовик остановится на светофоре. И, разумеется, Ахмад, само воплощение вежливости, откроет дверь и впустит его. Снова и снова мы замечаем, как автор дергает за ниточки своих персонажей, да и мир вокруг них, ровно так, как удобно ему. Довольно неприятно смотреть, как Апдайк играет в своей книге роль бога-тирана, особенно если учесть, что роман просто пропитан страхом религиозного тоталитаризма.

Отрывок дороги от Нью-Проспекта до тоннеля мы наблюдаем в час пик: транспорт движется медленно и рывками, что позволяет Ахмаду и Леви вести свой последний спор весьма неторопливо. Между их сиденьями - кнопка детонатора, время истекает неумолимо, но эти двое беседуют так, словно они на занудном семинаре по социологии.

- Я не могу поверить, что ты и вправду собираешься лишить жизни сотни невинных людей.

- А кто сказал, что неверие есть невинность? Так говорят только неверные. В Коране сказано: "Будьте суровы к неверным". Жгите их и крушите, ведь они позабыли Господа. Они полагают, что им достаточно просто быть собой. Эту жизнь они ценят больше следующей.

- Ага. Поэтому давайте убьем их прямо сейчас. Не чересчур ли жестоко?

- Понятно, почему Вам так кажется. Вы ведь иудей, да? Только ни во что не верите. А в третьей суре сказано, что никаким золотом мира не искупить своей вины тем, кто верил, но потерял веру. И Господь никогда не примет их покаяния.

Леви вздыхает. Ахмад слышит, как в его хриплом дыхании дрожат маленькие влажные капли страха. "Ну да, в Торе тоже полно отвратительных и смешных мест... Священники управляют людьми, заставляя их бояться"...

Этот до странного ненастоящий разговор, как и все прочие беседы в романе, Апдайк окружает тщательно прорисованной действительностью. Автомобильная пробка, проплывающий за окном пейзаж, плиты тоннеля - все это описано так изящно, что глаз читателя не может не поддаться на соблазн, хотя слух бунтует. "Крестообразная серебряная искра" самолета у Апдайка "совершает бегство" из международного аэропорта города Ньюарк - за такой невероятный талант к художественному и реалистичному описанию деталей можно почти простить огромное число внутренних неувязок в романе.

Глубоко под Гудзоном, уже совсем близко от поворота, где Ахмад собирается взорвать свою бомбу, беседа достигает вершины неправдоподобия:

"Ахмад поворачивается к Джеку Леви:

- А приходилось ли Вам в своих исследованиях читать Саида Кутба, египетского поэта, политика и философа? Когда пятьдесят лет назад он приехал в Америку, его поразила расовая дискриминация и откровенная распущенность в отношениях между полами. Он понял, что никто так не далек от Бога и от благочестия, как американцы. Но понятие джахилия - состояние невежества, в котором люди пребывали до Мухаммеда, - распространяется также и на мусульман, опустившихся до земной суеты. Их убийство не считается нарушением закона".

- Звучит разумно. Если останусь в живых, включу твоего Кутба в список дополнительной литературы. Я тут собрался прочесть курс обществознания в следующем семестре. Осточертело уже сидеть в этой старой кладовке и уговаривать каждого мрачного социопата не бросать школу. Бросай себе на здоровье! - вот моя новая философия.

- Мне жаль Вас огорчать, сэр, но в живых Вы не останетесь. Через несколько минут я предстану перед Всевышним. Сердце мое полнится ожиданием".

"Вехи на пути" - написанный Кутбом основной источник идей современного джихада - здесь занимает до смешного ничтожное место... книжки из списка дополнительной литературы. Я совершенно отказываюсь верить, что террорист-смертник способен говорить о Кутбе так спокойно и бесстрастно. Навязывая Ахмаду такой тон, Апдайк лишает его последней крупицы исламистских убеждений. Складывается ощущение, что сесть за руль его заставило не что иное, как безумие. Не стоит, конечно, перегружать беллетристику идеями журналистов и социологов, но из документальных свидетельств о террористах-смертниках ясно, что они были одержимы смертельно ядовитой идеей, впервые сформулированной Кутбом. С этой идеей они бросались в битву с Западом в искреннем и горячем приступе гнева. Ахмад же не выглядит одержимым этой мыслью. Из мешанины в его голове следует, что идея Кутба - не более чем безвредные наблюдения, которые граничат со слабоумием.

В тоннеле перед еле ползущим грузовиком оказывается бронзовый "Вольво"-универсал, в заднем окне которого маячат и пытаются привлечь внимание Ахмада двое темнокожих детишек - мальчик и девочка. Если он выполнит свою миссию, они тоже взлетят на воздух. И вот, приближаясь к повороту, где конструкция тоннеля слабее всего, Ахмад погружается в религиозные размышления:

"В пятьдесят шестой суре Пророк говорит о том моменте, когда душа умирающего подступает к его горлу. Вот он, этот момент... Но в той же самой суре, "Неотвратимое событие", Господь спрашивает: "Мы сотворили вас. Так почему же вы не признаете этого? Думали ли вы о семени, что вы извергаете? Вы его создаете или Мы творим?" Цель Господа - не в разрушении, ведь это Он создал наш мир. Рисунок, который образуют плиты на стенах и закопченном потолке тоннеля, уходящие в бесконечность квадраты - как будто огромный лист миллиметровой бумаги вдруг обрел глубину, - взрывается в сознании Ахмада. Он видит колоссальный акт Сотворения: волны расходятся кругами, одна за другой, убегая все дальше из точки изначальной пустоты - ибо Господь пожелал, чтобы из небытия возникло бытие. Такова была воля Всемилостивого, Милосердного, Ар Рахман и Ар Рахм, Сущего, Терпеливого, Щедрого, Совершенного, Светлого, Учителя. Он не хочет, чтобы мы оскверняли Его творение, желая смерти. Господь пожелал, чтобы мы жили.

Ахмад вновь кладет правую руку на руль".

Этот эпизод, как и почти вся книга, весьма неоднозначен. Он приносит одновременно и удовлетворение (дивная оптическая иллюзия тоннеля, уходящая в третье измерение миллиметровка и момент Сотворения), и в то же время ощущение напыщенно-фальшивого прозрения. Практически каждое предложение, написанное Апдайком от имени Ахмада, убеждает нас: герой слишком неравнодушен к миру и своему месту в нем, чтобы выбрать путь террориста-смертника. И то, что его Бог - это Бог любви, а не ненависти, вовсе не открытие для читателя. Что же до праведного гнева этого воина джихада и его отвращения к Америке - как можно потерять то, чего ты никогда не имел?

У "Террориста" так много достоинств - он богат удивительно красочными сценами (или, по крайней мере, видами) и к тому же настолько погружает читателя в захватывающую и напряженную историю, - что даже неловко придираться к его единственному недостатку: автор полагает, что он правильно понял причины и особенности исламистской войны против Запада. Апдайк намеренно лишает всякой достоверности идеологию, которая "рулит" его сюжетом (в прямом и переносном смысле), и поэтому книга, конечно же, увлекает на какое-то время - тем обиднее, что в итоге она превращается в бессмысленную "сказку про белого бычка". Если бы автор лучше вжился в жестокий параноидальный мир Кутба и его последователей, если бы он не поскупился для Ахмада Маллоя на ум и чувства, оправдывающие такую верность скользкой дорожке "праведного насилия", то, пожалуй, "Террориста" можно было бы назвать одной из лучших книг Апдайка. Но вместо этого мы видим очень динамичное и увлекательное, но, увы, тщетное заигрывание автора с его главной темой.

Оригинал статьи

Перевод Марии Гардер

ДжонатДжонатан Рабан
Обсудить статью в форуме
Последние статьи раздела:
  • В Европе снова возводят железные занавесы // 28.04.2015
  • Легенда о холодной войне // 21.03.2014
  • Расплата за отказ от атомного оружия // 07.03.2014
  • Старший сын Януковича за год удвоил состояние // 29.03.2013
  • Ради красного словца // 06.09.2011
  • Зачем Америка взорвала Большой Ближний Восток? // 27.05.2011
  • Как рождается ненависть «черных вдов» // 27.04.2010


  • © Kievrus 1999-2014 Написать письмо
    google-site-verification: google90791c0187cc9b41.html